Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

В самом деле? Она поставила пятерку, не посмотрев на то, что тему-то я не осветил. Хм.

Но самое смешное меня ждало впереди.

Пятница и вновь политинформация.

Боря Степанов бубнил: "Хунвэйбины в Пекине избивают советских послов…".

Андрей Георгиевич возмутился:

– Доучиться до девятого класса и быть таким…? Невообразимо. -

Он повернулся комне и дал команду. – Ахметов, разберись!

Я вышел и быстро разобрался с советскими послами.

Андрей Георгиевич не спешил усаживать меня на место. Он взволнованно ходил из угла в угол и говорил:

– На войне меня ранило минным осколком в голову. – Он показал на голове место возле темени. – В пятьдесят седьмом году наградили орденом Ленина. Почему я вспомнил об этом? Да-а… – Качая головой, он продолжал ходить между дверью и столом. – Все вы, наверное, смотрели в воскресенье передачу с Валентином Зориным и Анатолием

Потаповым. Что и говорить, прекрасная речь. Приятно смотреть и слушать.

Он остановил взгляд на мне.

– Но вот ты, Ахметов…- Он глядел на меня серьезно и беспокойно.

– Ты Ахметов можешь шагнуть гораздо дальше Зорина и Потапова.

Он прошел к двери, повернул обратно и еще больше разволновавшись, зашагал мне навстречу. Выбросив руку, словно Ленин на памятнике, он воскликнул так, как будто провозгласил:

– Большому кораблю – большое плавание! – И добавил.- Только никогда не забывай, до чего докатился Пастернак.

Андрей Георгиевич человек ошеломляющий, прежде всего потому, что не стыдится своей наивности, но и на Солнце бывают пятна. Обычные упражнения памяти Андрюша принимал бог знает за что.

Вечером я рассказал о случае на политинформации Шефу.

– Большому кораблю – большое плавание? Так и сказал? – переспросил брат. – Ты не звиздишь?

– Буду я звиздеть… Он еще мне про Пастернака говорил…

Шеф смотрел на меня так, как будто видел в первый раз.

– У Андрюши я проучился три года. – Брат задумался. – При мне он ничего подобного никому не говорил. – Глаза Шефа играли смехом и довольством. – Ты доигрался…- сказал он.

– Как?

– Бедный, бедный Андрюша…- Шеф разбалделся.

– Почему?

– Потому что он не знает, какой ты тупак.

Тупак не тупак, какое это имеет значение?

К весне у Оперного театра соорудили из пней столики и сиденья.

Внизу, ближе к Фурманова работает кафе-мороженое, кругом травка.

Отдыхаешь на виду у всех и сам всех видишь.

Бика, Омир и я пили бутылочное пиво на пеньках. Бика рассказывал про своего друга боксера Шевцова. Неожиданно для меня он заговорил и о 2-85. Откуда Бика ее знает?

– Она спит с Шевцовым. – сказал Бика.

Я почувствовал, как в задницу впилась заноза. Пеньки поганые! Да нет, мне показалось. Это не заноза. Поразил меня не факт сожительства одноклассницы с Шевцовым, удивил я сам себя. Удивил тем, что до сих пор никогда не задумывался о том, что с 2-85 можно еще и спать.

– Это исключено, Вовка врет. – твердо сказал Омир. – Она не такая.

– Да брось ты. – Бика сплюнул.

– Она не такая. – повторил Омир. – Я ее знаю.

После слов Бики я задумался. Что она не человек? Ей уже шестнадцать или около того. Может позволить себе и спать с кем угодно. А Шевцов засранец. Такая она или не такая, не в этом дело.

Вполне возможно, что девчонка из цековского двора и спит с ним. Но про кого, про кого, но про нее нельзя трепаться никому, в том числе и друзьям. "А вообще какое мне до нее дело? – разозлился я непонятно на кого. – Пусть себе спит хоть с пьяным ежиком".

Секретарю правления Союза писателей позвонили из Советского райотдела милиции: "За пьяный дебош в ресторане "Алма-Ата" задержан писатель Абдрашит Ахметов. Что с ним делать?".

Папа в это время был на работе и дополнительно узнал про себя, что дожидается он полагающихся пятнадцати суток в отдельном стакане комнаты для задержанных.

Милиция настаивала на том, что ими схвачен именно Абдрашит

Ахметов из-за корочки члена Союза писателей СССР с аккуратно переклеенной фотографией. На фото вместо Валеры был изображен Доктор.

Отец не сильно сердился на Доктора.

– Хорошо, что у шожебаса отец не министр или завотделом ЦК, – сказал папа, – а то бы он не постеснялся выдать себя за депутата

Верховного Совета или члена ЦК.

В Союзе писателей после переписки с Москвой папе выписали новый писательский билет.

Лилия Петровна девушка лет двадцати трех-двадцати четырех.

Осанка, поступь выдавали в ней разрядницу по гимнастике. Ее строгая привлекательность мало когда озарялась улыбкой. Между тем улыбка преображала литераторшу в пятнадцатилетнюю девчонку. Может потому, чтобы огонь-ребята не шибко раскатывали губу, держала она с нашими ухо востро.

Пятерки по литературе наравне со мной получали несколько человек.

Среди них Кеша Шамгунов, Сережка Сидоров, он же Сипр, и Ирк Молдабеков.

Кеша умный парень, чаще из трех предложенных на выбор вариантов, выбирал свободную тему. Сипр тоже любил литературу и интересно рассуждал о прочитанном.

Что до Ирка Молдабекова, то необычность его состояла в том, что он сторонился одноклассников. Ходил заросшим, вдобавок ко всему отпустил бороду. Оля Кучеренко говорила мне: "Мы зовем его Пушкиным".

Сидел Молдабеков на первой парте в третьем ряду и никогда не поднимал голову. Не поднимал глаз он и тогда, когда выходил отвечать к доске.

Когда кто-нибудь к нему приставал, Ирк нервно дергался и еще ниже опускал глаза.

Учился он средне. Хотя, что такое средне для класса слесарей-сборщиков? Это когда человек перебивается с твердой тройки на хлипкую четверочку. Еще бирюковатый Молдабеков хорошо чертил. Но это результат скорее старательности и терпения, нежели признак предрасположенности к серьезным предметам.

В классе так или иначе я задевал всех. Но к Ирку не подходил, не совался. Пробовал вовлечь в общий балдеж Молдабекова Бика.

Посмеявшись и он отстал от Ирка.

Все больше и больше озадачивал Омир. Прежде безропотно подчинявшийся любым моим капризам, он на глазах становился на самостоятельный путь. Дело дошло до вопроса в лоб:

– Смелым стал?

Омир и глазом не моргнул.

– А я и тусованным не был.

Я догадывался, в чем причина перемен в Омире. На фоне Бики я, как духарик, растворялся. Зачем, для чего оглядываться на меня, если есть Бика?

Нетрудно представить, как складывалось восприятие меня классом вообще, и отдельными пацанами, в частности.

Пацаны видели, что сам по себе я мало что значу. Бика это да, он и за себя постоит и своих защитит. Девятый класс, не третий, и даже не пятый. Мне бы понять, что люди не стоят на месте, растут, меняются и кому угодно надоест, когда ими продолжают помыкать разного рода чморики или духарики. Легко вообразить, как бы со мной они обошлись, не будь рядом Бики. К Шефу с жалобами не очень то и побегаешь. Он не раз строго-настрого предупреждал: "Не выступай, а то…".