Владимир Круковер - Девять опусов о зоне

Гульчары Тагировны. Но тут раздался негромкий, старческий голос секретаря:

– Встать, суд идет.

И профессор оторвал взгляд от любимого лица и встал. И почувствовал, что ему страшно хочется в туалет. Он, естественно, сдержал этот глупый и вызывающий порыв своего желудка, порыв вдвойне неподходящий ни к месту, ни к времени. Но лицо его сморщилось, глаза прикрылись и, услышав разрешение садиться, он сел и сжался в комок, пытаясь унять желудочные спазмы.

"Что же это такое я съел вчера? – думал он сосредоточенно. -

Вроде ничего особенного. Так, была отоварка, печенье ели, халву, сало, маргарин. Чифир утром пили. С карамельками. Все, вроде, свежее было…"

За всеми этими мыслями профессор упустил начало судебного заседания и очнулся только от обращенного к нему вопроса:

– Подсудимый, вы согласны с составом суда или имеете отводы?

– Конечно, согласен, какие могут быть отводы, – суетливо привстал со скамьи Дормидон Исаакович. – Даже в мыслях не имею выражать сомнения к составу нашего народного…

– Достаточно, – прервал его жесткий женский голос. – Суд вас понял. С места без разрешения суда не вставайте, на вопросы можете отвечать сидя. Ваша фамилия?

– Брикман.

– Подсудимый, не вводите суд в заблуждение. Ваша фамилия

Бармалеенко, зовут Георгий Георгиевич, 1948 года рождения. Так?

– Уважаемые товарищи народные судьи, – громко и торжественно заявил Дормидон Исаакович. – Я хотел бы сделать заявление. Суд введен в заблуждение нерадивым следователем и чудовищной метаморфозой, происшедшей со мной…

– Подсудимый, извольте обращаться к суду без фамильярности.

Говорите "граждане судьи". Вы хотите отказаться от показаний, данных во время следствия? Они были даны вами под нажимом, следствие применяло недозволенные приемы?

– Ну, если быть объективным, следствие было несколько претенциозным. Но суть не в этом, уважаемые коллеги, простите, граждане судьи. Я имею ввиду, что личность подследственного не была в должной мере идентифицирована.

– Суд не понимает вас, гражданин Бармалеенко. В деле есть заключение комиссии психоневрологического диспансера, никаких отклонений психики не обнаружено. Вы признаны здоровым, а следовательно, вы ответственны перед законом. Вы что, настаиваете на вторичной судмедэкспертизе?

Дормидон Исаакович вспомнил, что его действительно возили в психиатрическую больницу. Дюжий врач с красными глазами кролика просмотрел его документы, радостно заулыбался и сказал:

– Здравствуй, Гоша. Ты у нас старый знакомый. Ну, как? Пьешь по-прежнему?

– Что вы имеете в виду? – начал было профессор.

– Ничего, ничего, – успокоил его врач. – Мы тебя все любим.

Крокодильчики зеленые по рубашке бегают, знаю. Только не стряхивай их мне на стол. Все, Гоша, все. От 62-й никуда не денешься, самосвал-то угнал по-пьяне. Будешь лечиться, не переживай. Ну поглотаешь антабус – тебя не убудет. Вон, какой здоровый. Привет теще.

Врач дохнул на профессора перегаром и конвой увез его обратно в тюрьму. Значит, это была экспертиза? Кто бы мог подумать!

– Я хотел бы пояснить… – начал было профессор, но его прервали.

– Суд не нуждается в ваших пояснениях. У суда нет оснований не доверять мнению экспертов. Вы признаны здоровым психически.

Хронический алкоголизм не является причиной для признания вас недееспособным.

Профессор взглянул, наконец, на судей. Председатель, толстая дама с заметными усиками, брезгливо листала толстый том его дела.

Народные заседатели, что с удивлением отметил профессор, были ему знакомы. Справа сидела заведующая кулинарным магазином, профессор часто заказывал ей пельмени ручной лепки, слева длинной жердью торчал начальник АХО их института.

– Но я же не тот, – взвыл профессор,- я не Гоша. Я Дормидон

Исаакович. Я доказать это могу. Вот вы, Глафира Степановна, я у вас пельмени часто заказывал, в вашем кулинарном отделе. И вы, Федор

Спиридонович. Вы же в моем институте работаете, я у вас третий месяц не могу добиться поставки приставки принтерной к "Роботрону", хотя заявка подписана академиком. У меня отдел из-за ваших проволочек простаивает.

В зале повисла гробовая тишина. У нерадивого хозяйственника отвисла челюсть, дородная блондинка Глафира Степановна уставилась на профессора с подозрением, председательша ущипнула себя за правый ус и вопросительно покосилась на своих коллег. Для этого ей пришлось, как волку, повернуться всем туловищем сперва влево, а потом вправо.

– И вовсе не мой отдел, а московский склад задерживает отправку вашего принтера… – начал было начальник АХО.

– У меня много кто пельмени заказывает!.. – скандально заявила

Глафира.

Они сказали все это одновременно, сконфужено покосились друг на друга, и уставились на скамью подсудимых. Здоровенный, весь обросший черной шерстью, из-под которой выглядывали многочисленные наколки, детина совсем не походил на благообразного, чистенького, худенького

Дормидона Исааковича, которого они в этот момент вспомнили.

Тишину разрядила председательствующая дама. Она как раз неудачно выщипнула проволочный волосок с губы, наморщилась и сказала звучным контральто:

– Сейчас же прекратите. Вы что это себе думаете?! Вы где находитесь?!

Наведя порядок, она быстренько оштрафовала профессора за неуважение к суду и продолжила накатанную процедуру. Были зачитаны необходимые протоколы, оглашены признания, сделанные у следователя, показаны фотографии ДТП (дорожно-транспортного происшествия), зачитаны документы патологоанатомической экспертизы тела

Д.И.Брикмана, из которых следовало, что профессор скончался, не приходя в сознание, от многочисленных черепно-мозговых травм и что перелом ключицы и проникающее ранение ребра никакого отношения к летальному исходу не имеют.

Профессора в это время опять схватил живот и он плохо различал скороговорку председателя. И, когда по ходу судебного заседания, усатая дама спросила его что-то, он сказал громко и раздраженно:

– В туалет хочу!

– Что? – не поняла, выбитая из канцелярской колеи, председательша.

– В туалет… Живот болит очень.

– Да вы что! Не можете потерпеть до перерыва? Вас еще раз надо оштрафовать, как хулигана. Безобразник!

Дама задохнулась и уцепилась накрашенными ногтями за щетину на губе. Профессор упрямо пробубнил:

– В туалет хочу.

– Да выведите его, наконец, этого хулигана. Конвой, что вы смотрите, как подсудимый издевается над судом? Нет, так работать невозможно. Перерыв на десять минут!

Две дамы и возвышающийся над ними хозяйственник удалились в заседательскую, откуда вкусно запахло хорошим кофе. Конвойные, поправив пистолеты и пряча улыбку, отвели нетерпеливого подсудимого по дощатому коридорчику в судебный туалет. (В суде было два туалета: один, куда сейчас вошел профессор, для народа и второй – для народных избранников: судей, секретарей, заседателей, судебных исполнителей.)