Игорь Боровиков - Час волка на берегу Лаврентий Палыча

Михайловна. А мужа тетки Агнии к тому времени уже забрали в армию, и он навсегда сгинул без вести в самые первые дни войны. Так она с матерью – моей бабушкой, и годовалым ребенком оказались в оккупации.

Немцы же в их деревне не стояли, но постоянно шастали поблизости партизаны, которых, как сказала тетя Аня, народ побаивался не меньше, чем немцев. И вот как-то ночью партизаны пришли к ним домой и потребовали постирать их белье. Бабушка и тетка всю ночь его стирали, а утром прибежала соседка и говорит: Уходите, а то вам смерть. Такой-то, мол, к немцам побег рассказать, что вы партизанам белье стираете. Они собрались и ушли в лес. Было это той самой страшной зимой с 41 на 42-ой год. Мороз стоял жутчайший, и они – молодая женщина, старуха, да годовалый ребенок, бесцельно бродили по заснеженному лесу, ибо идти им было просто некуда. Походили так по сугробам и вернулись домой. А тут и зондеркоманда подъехала: два десятка пьяных эсэсовцев. Окружили избу, забили окна и дверь досками, облили бензином и подожгли. Тетка выбила окно и стала кричать: "Помогите!". У одного из солдат нервы не выдержали, и он их пожалел. Взял, да кинул внутрь избы гранату. И уже никто больше оттуда не кричал.

Я, помнится, долго тетку Анну расспрашивал, мол, почему именно к ним партизаны пришли, а не к соседям? Та мне и рассказала:К соседям тоже заходили, да те отказались. Партизаны-то домов пять обошли, прежде чем постучались к маме с Агнией. Только они и согласились. А когда наши пришли, то всех тех, кто партизанам помогать отказывался, НКВД забрало, и больше их никто никогда не видел, навсегда сгинули. А тех, кто с фрицами сотрудничал, да им доносил, никого не поймали. Они так все с ними и ушли. Маму же с

Агнией посмертно наградить хотели, да как-то забылось…

Естественно забылось. Их же не в Хатыни сожгли, и имя их деревушки для советской пропаганды было без всякой пользы, а оттого без разницы. Хатынцам-то повезло посмертно. Их деревня именем своим напоминала "Катынь". Так её специально из тысяч сожженных немцами деревень выделили и поставили там величественный памятник с целью водить туда иностранцев. Да так, чтобы те при слове "Катынь" говорили бы у себя на родине: "Это деревня такая в Белоруссии, где немцы людей живьем сожгли". Н-да, умно работал черный советский пиар, ничего не скажешь…

… Мне кажется понятным, почему именно Агния согласилась стирать белье. Она ведь образованная была, учительница всё-таки, и в отличие от малограмотных соседей-крестьян прекрасно отдавала себе отчет, что немцы здесь – сила временная. Не удержат, не покорят они этакую махину. Значит, в один прекрасный день придут наши, и отвечать перед

НКВД придется по всей строгости самого гуманного в мире советского закона. Потому и взяла у партизан белье.

А ведь это тоже правда, от которой никуда не денешься, ибо очень и очень многими исследователями она отмечена, что партизаны сами часто провоцировали фрицев на такие акции. Крайне выгодны они были им, ибо подвигали людей на священную месть, заставляли их забыть все советские мерзости, взяться за оружие и бить, бить немцев во имя восстановления родной советской власти, которая всего за несколько лет до этого гноила и морила их миллионами. Только пьяные зондеркоманды и могли заставить народ на оккупированных территориях поголовно взяться за оружие. Так что мои несчастные родные были просто маленькие, почти не видные пешечки в той грандиозной битве демонов, что полыхала на русских просторах.

Предвижу твое возмущение, но скажу с той самой прямотой, с которой ты сам пригласил меня вести наш диалог. В этой трагедии я виню одинаково, как немцев, так и партизан, ибо и тем и другим было совершенно начхать на гибель ничего не стСящих, совсем бесполезных для победы старухи, женщины и годовалого ребенка. Да и что значили три их маленькие жизни, когда в то же самое время десятки тысяч ежедневно угасали в блокадном ленинградском аду всего в ста километрах к северу от той новгородской деревне! А в тысяче километрах к югу еще сотня тысяч уже лежали спрессованные в мерзлой земле Бабьего Яра, и вся гигантская линия фронта ежедневно, еженощно жрала и жрала бесчисленные сонмы людей…

Уверяю тебя, Александр Лазаревич, что пишу всё это не под влиянием пасквилей предателя-перебежчика Резуна. Я сам так думаю уже почти 30 лет, с того самого разговора с теткой Анной. А писатель-публицист Виктор Суворов просто помог мне окончательно во всем разобраться и поставить точки над ii. И когда я всё понял, то, не то чтобы простил, нет, не то слово! Я просто перестал ощущать ненависть к кому-либо из действующих персонажей этой трагедии. А место ненависти заняла скорбь.

Единственно не дает мне покоя тихий и мерзкий голосок, который нашептывает в самый мозг, что, мол, тетка-то Агния – молодец, что партизанам белье стирала, а то, как бы она мне анкету подпортила!

Пришлось бы писать, что имелись у меня не только родственники на оккупированных территориях, а еще впоследствии и репрессированные за связь с оккупантами. Ибо кто еще были люди, отказывающиеся помогать партизанам с точки зрения нашего, советского, самого гуманного в мире закона? Конечно же – предатели и пособники, которым нет прощения! И хрен бы я, предателей родственничек, попал в университет, Алжир, Москву, Анголу и тд и тп.

Монреаль, 24 февраля 2001

Александр Лазаревич, полностью с тобой согласен. Глупо и бессмысленно нам с тобой в 60 лет хватать друг друга за грудки и доказывать что-либо. Оставим эту тему, тем более, что ты сообщил мне вчера, что готов принять мою "точку зрения на Великую Отечественную, как одну из точек зрения, имеющую место быть", и просишь, чтобы я принял твою. Принимаю её, Шурик, и прошу у тебя прощения, если за все время нашей переписки обидел тебя чем-нибудь вольно или невольно. Прости ты меня в это воскресенье, которое у нас православных зовется прощеным. И давай выпьем вместе за взаимное прощение и примирение. Тем более. что пью я последний день, а завтра

– великий пост.

Принимаю также с душевной благодарностью твои поздравления с днем советской армии и поднимаю тост в её честь, хотя армии такой давно уже не существует. Да и день этот, как оказалось, взят с потолка, ибо никогда ничего особенного в нем не происходило. Я имею в виду

Советскую историю, а не мою грешную жизнь. Со мной-то как раз за все прожитые годы случалась в этот великий день масса премилых и забавных приключений, ибо я всегда отмечал его, как и было принято в моей стране, в компании сослуживцев. А на такие компании мне всегда везло, особенно в восьмидесятые годы, когда я работал в издательстве

АПН. Так что, кому-кому, а мне просто грех на 23 февраля бочку катить, хотя человек я исключительно не военный и к армии никакого отношения не имеющий.