Игорь Боровиков - Час волка на берегу Лаврентий Палыча

Уже через неделю, помнится, Толян с Серегой позвонили и хвалили

Васька. Мол, шустрый хлопчик оказался, такую, мол, еблю с погонами изобрел, что ему эти лохи в винных магазинах шмарахэз на халяву дают. Оказывается, Васёк в первый же день, как салага, был послан в

ликер стор за бухалом и на обратном пути к дому упал, разбив бутыль. Вернулся в магазин и, страдая, стал трясти перед продавцом своими залитыми водкой баксами, желая приобрести новый фуфырь.

При этом для наглядности, и чтобы компенсировать нехватку нерусских слов, ткнул ему под нос девственно целое горлышко разбитой бутылки. Им-то, именно горлышком, продавец и заинтересовался. Взял его, аккуратно закатал в пластиковый пакет, сказал страдающему

Ваську: "Окей, окей!" И, отказавшись от денег, выдал ему совершенно бесплатно точно такую же емкость, долго сочувствуя по-ихнему:

Бля-бля-бля!

Как ни был Васёк в расстройстве чувств, а сообразил: если покажешь в государственном ликер-сторе битое нераспечатанное горлышко, то дадут тебе целую бутыль. И дадут на халяву. А куда ты дел содержимое тобой разбитой: пролил ли, выпил, никто даже и не спросит. Даже и не подумает спросить. Ибо в ихних лоховских мозгах такого и промелькнуть не может. Не те мозги. Не наши.

Сообразил и тут же начал прокручивать варианты. Не поленился, раздобыл где-то весьма оперативно (сказалось военное воспитание) список адресов всех винных магазинов города Монреаля. Запасся большим рюкзаком, куда помещал всякий раз кастрюлю, пустую полутора литровую бутыль, молоток, воронку, здоровенный кусок старой простыни, чтобы использовать его в виде нехитрого фильтра, и отправлялся на дело. Заходил в винный, покупал полутора литровый генсек Абсолюта и тут же искал ближайший закуток, где бы его никто не увидел.

Учитывая тот факт, что в Канаде подавляющее большинство населения выходит наружу только лишь для того, чтобы нырнуть в припаркованный у дома автомобиль, а на улицах, скверах и дворах чаще всего – пустота, то найти такое место большого труда не составляло. А, найдя его, Васёк располагал кастрюлю с простыней-фильтром прямо под купленной бутылкой и бил ее молотком по донышку. Водка стекала, фильтровалась, а мичман через воронку переливал ее в заготовленную пустую емкость.

После этого принимал до предела жалобный вид и, держа перед собой битую бутыль с нераспечатанным горлышком, как тургеневская барышня собственную невинность, заходил обратно в магазин и сообщал продавцу, глотая чистые слезы: "Вот, брательник, слушай, шайтан толкнул, на ровный мэста упал, памаги, братан, вэк нэ забуду!" И всегда уходил, унося еще один полутора литровый генсек вместе с искренним сочувствием и состраданием лоха-продавца. Таким образом, пристроился Картуз на Сан Лоране у Толяна с Серегой и снова выпал из моего поля зрения.

Правда, не надолго. Летом того же 1993 года занесла меня судьба на должность переводчика Монреальского комитета помощи просителям статуса беженца, под поэтическим названием Сигонь, то бишь

Журавль. Какое отношение журавлик мог иметь к беженцам – это не ко мне. Не я называл. Впрочем, нашим людям название нравится, а среди беженцев, наших, мягко выражаясь, – процент немалый. Это, если уж очень мягко выразиться.

Так Васёк с Толяном и Серегой повадились по утрам тусоваться в

Журавлике, ибо жили неподалеку. И с утра, приняв на грудь, желали общаться с нашими людьми. Оно и понятно. Насколько ж приятней нашего-то человека хлопнуть по плечу и сказать ему: "Ебать-копать, кого я бачу!" А заодно новости беженские обсудить: кто уже получил слушание, кто еще только ждет; кому дали статус, а кому отказали; что при этом спрашивали, что отвечали, а что нужно было ответить…

Тем более, что Толян с Серегой были не простые беженцы, вроде там русаков из Казахстана или Прибалтики, коих хоть пруд пруди, а жертвы самогС, как они утверждали "антисэмитызьма". Правда, фамилия Сереги была Панасюк, а отчество Тарасович. Толяна же фамилия была не менее библейская – Хрименко. Отчество – Иванович. Носы при этом у обоих были сработаны топором, рожи – квадратные и по гениальному русскому определению кирпича просили. А пострадали оба от антисемитов, да еще как. Тем, кому довелось, как мне, по долгу службы, читать представленные на беженство истории их преследований, в ужас приходили. И как один думали: Вот они, антисемиты-то, что творят!

Первый раз мы встретились с Васьком в Журавлике в середине июля.

Я там работал уже вторую неделю, и наша комнатушка переводчиков сопровождения находилась прямо при входе. Увидев меня, Картузов обрадовался, как родному и тут же рассказал под секретом жуткую историю. Секрет был от Толяна с Серегой, а то, мол, братва засмеёт.

История действительно оказалась страшноватой. Вот она – цитирую

Васька дословно:

– Слушай, какой я косяк спорол, какой косяк! Панымаишь, ночами, когда пацаны в хлебопекарню уходят, я дэвачек с Сан Катрин домой привожу. А нэделю назад такой, слушай, дэвочка снял! Волос – баландынка, нога дылинный. Такси взял, она меня в машине цылават начала. Домой прыехали, в комнату вошли, она миня цылует, обнимает, а я ей руку под юбку. А там, слушай!!! (Тут Васёк сделал такие страшные глаза, что аж мне самому стало не по себе):

– А там, слушай, елда до колен! Я ей спрашиваю: Ю – лэди?

– Нэт, – отвычает – ай сэр!

– Я ему говорю, – вот этот нож выдишь? Сичас тэбя, блин, рэзать буду! Слушай, как он рванул, только я его и видел! Слушай, какой здэс народ, савсэм с ума сошел!

Я тут же собрался прочитать ВаськЩ лекцию о западной сексуальной терпимости, о трансвеститах, которых здесь положено холить и лелеять. Собрался, но не успел. Именно в этот момент ко мне нагрянула с визитом клиентка, просительница статуса беженца, не обслужить которую по высшей категории я не мог никак. Ибо сия клиентка была Танюша. А та мне очень хорошо платила за каждый чих. И посему я (продажная душа!) бегал перед ней, как говорится, на цырлах.

Объявилась же она в Монреале аккурат в том июле 93 года.

Шикарнейшая тридцатилетняя москвичка, да в таких нарядах, что я аж крякнул. А еще при этом, говоря языком новых русских, рыжней с брюликами обвешана, как новогодняя елка. Приехала, сняла номер в

"Холидей Инн" за триста баксов в сутки, пришла к мэтру Ганьону, представилась Танюшей (именно так и сказала: my name is

Taniusha) и на весьма сносном английском объяснила:

Я, мол, беженка. Прошу предоставить убежище от сексуальных домогательств господина Хазбуллатова. Он грозится меня убить, если я не вступлю с ним в интимную связь, а поскольку мои жизненные принципы не позволяют вступать в половой контакт с лицом не соединенным со мной супружескими узами, то я, естественно, категорически отказалась. Так он, чтобы мне отомстить, нанял чеченских киллеров, но друзья предупредили. Я бежала, а теперь могу спастись только здесь в Канаде, ибо везде в другом месте они меня найдут и уничтожат.