Игорь Боровиков - Час волка на берегу Лаврентий Палыча

Узрев Севину расхристанную фигуру с безумными глазами, все как-то заволновались и даже стали поджимать ноги. Я решил, что они уже в курсе его ночных подвигов и боятся, что он прямо сейчас начнет их обоссывать. Но, как оказалось, у гидов-коллег был несколько другой опыт, и те уже поняли, что им предстоит. Сева ожиданий не обманул, прямо в дверях бухнулся на колени и начал бойко-бойко обползать всех сидевших дам, каждой задирая юбку и пытаясь поцеловать в область лобка, а коллеги, побросав завтраки, с визгом стали выскакивать в коридор.

В общем, на этой сцене и закончился его Интурист. Правда, не совсем. Ибо Севу не выгнали просто так, но перевели в группу встреч и проводов. Работа эта – мерзопакостная и туда попадают именно люди проштрафившиеся. Там с утра надо приходить и заниматься сохранностью огромного количества интуристовского багажа, голову себе ломая над тем, как его не только отправить по назначению, но ещё и обезопасить от всевозможных советских воров. Однако, Сева себе голову не ломал, а воспринял свою должность совершенно прямолинейно. Приходил на работу через день в дупель пьяный и не в положенные часы, а к полуночи, к отходу поездов на Москву. Бегал за отъезжающими экспрессами, да махал им платочком. И кричал при этом, мол, счастливого пути. Оказывается, он именно так представлял себе группу встреч и проводов. И на его интуристовской карьере был поставлен окончательный крест.

Впрочем, мой жребий был присутствовать при основных судьбоносных событиях Севиной жизни, ибо я также оказался невольным свидетелем последнего физического супружеского акта между ним и супругой Мусей.

Не-не! Вовсе не половым был этот акт! Не пугайся, Шурик, раньше времени! А был он актом жутчайшего вандализма, вернее, бандитского разбоя со стороны Муси. Однажды летним вечерком 1974 года сидели мы со Старикашкой у него дома во Введенской улице с двумя очаровательными болгарочками, одну из которых звали Стояна, а другую

Милана. Проблем не было никаких, даже самых главных: кто кого будет трахать. Ибо болгарочкам мы оба явно одинаково нравились, и они честно признавались, что им это – без разницы. И совершенно откровенно намекнули нам на группешник.

Как, вдруг, в дверном проеме появилась бывшая супруга Муся, держа за руку несчастного пятилетнего Витюшку. Именно, бывшая, ибо Сева уж больше года с ней не жил, а только приходил в гости. Однако, Муся бывшей себя не считала.

– Смотри, сынок, – восклицала она, смотри на своего подонка отца.

Он купил водку вместо того, чтобы купить тебе сок!

Тут надо объяснить, Шурик, что водку покупал только и исключительно я, а Сева там и копейкой не поучаствовал. Я же, при всем уважении к супруге Севы Мусе и к их сынку Витюши, как-то слабо представлял себя покупающим Витьке сок вместо водки. Уж так жизнь сложилась. В общем, болгарочки сидели, окаменевшие от ужаса, а Муся, наколбасившись по квартире с сыном под мышкой и наоравшись вдоволь, помещение оставила. При этом выкинула в окно стоявшую на столе полу полную бутылку водки, и та с жалобным хриплым cтоном шмякнулась где-то там внизу посреди трамвайных рельсов. Вторая же, совсем полная, находилась в холодильнике, и я про себя подумал: -Если она влезет в холодильник и МОЮ водку тронет, то не знаю, что сделаю. Так и подумал. Правда, что именно бы сделал, сам понять не успел, но явно что-то ужасное. К её счастью, в холодильник Муся не заглянула, но из-за её наезда болгарочки в панике сбежали. Так что остались мы с ним совершенно одни и первое, что сделали, пошли искать еще водки у таксистов. Естественно нашли, в полном соответствии с пословицей про свинью и грязи. И очень сильно горе залили, так что уснули оба прямо на ковре посреди комнаты. Тем не менее, где-то в три-четыре часа белой ночи я разбудил совершенно пьяного Севу и потребовал, чтобы он тут же позвонил Мусе и сказал бы ей: Муся, Муся, я ебуся, а тебя я не боюся! Что Всеволод Васильевич и сделал. Хотя даже близко никаких сексуальных моментов тогда у нас не присутствовало. Просто я шибко на Мусю разозлился. Уж больно хороша была Стояночка, что под меня почти, что легла до её прихода.

… Короче говоря, "Нинка с сиськами" длилась у Старикашки года два-три. Потом уступила место сразу двум бабам, которых он любил совершенно искренне и одинаково, что немудрено, ибо Сева, как и я, тоже июньский Близнец. Первую маленькую, изящную бабенку звали

Юленька. Вторая же величалась Анютой, и работала кассиршей в здании

Аэрофлота на углу Невского и Гоголя. При этом была дамой с очень, ну очень большим норовом и двумя страстями её сжигающими: водка, да хорошая елда. Обе дамы, кстати, пребывали замужем. Но у Юленьки муж сидел в лагере Металлстрой под Ленинградом, а супруг Анюты работал полярником и каждый год 8-10 месяцев проводил в любимой Арктике, ночуя на льдинах, чем полностью Аньку обеспечивал. Посему она весьма щедро поила Старикашку на полярные бабки. Она ему, вообще всё щедро дарила, даже триппер. Гуляли они как-то в ресторане поплавке

"Парус", что был пришвартован во время оно недалеко от старикашкиного дома на Петроградской. И там познакомились с каким-то мужичком, который им обоим понравился. Сева, естественно, пригласил его к себе домой, но пока они поднимались к нему на третий этаж, прилег прямо на лестнице отдохнуть. Анюта же, в то время как он культурно отдыхал, успела с тем мужичком трахнуться на ближайшем подоконнике, да подцепить гонококк, который в ту же ночь передала как эстафетную палочку любимому Старикашке.

Потом Юленьке надоело возить передачи мужу-лагерьнику. Она с ним развелась, сочеталась браком с русским американцем и укатила в далёкий город Нью Йорк. А кассирша Анюта осталась, так что вся

Севина любовь на ней сконцентрировалась. Я, помнится, убеждал его в восьмидесятые годы:Ну чё тебе сдалась эта Анька? Она ж – замужняя, и рано или поздно её супруг из Арктики вернется насовсем.

Тогда тебе будет полный отлуп. Даже триппера не достанется. Пройдись лучше по Невскому и найди себе двадцатилетнюю алкоголичку, как я нашел. Воспитаешь её под себя, и будешь с ней счастлив. А он, вроде бы, со мной соглашался, но на Невский не бежал, а всё только твердил: "Анюта, Анечка! Люблю, люблю!" Так и дожил до 58 летнего возраста, когда за год получил инфаркт и соответствующую пенсию раньше на пару лет. Да полную отставку, данную ему Анькой, ибо

Арктика в судьбе её мужа, как я и накаркал, закончилась, и тот зажил регулярной ленинградской половой жизнью. Старикашке же остались только пенсия в 700 российских рублей, с коей он сюда и прибыл, да еще тот самый инфаркт, подаренный ему Анькой на прощанье вместо триппера.

Дело было так. Вернулся, значит, Анькин муж окончательно из арктических широт, и сразу понадобилось ему съездить в Сочи, погреть задницу после полярных холодов. Он укатил, а Сева с Анютой тут же отношения свои восстановили. И в один прекрасный день летит он к ней полный любви, словно на крыльях, открывает дверь вверенным ему самой же Анькой ключом и что видит?! В спальне на законном месте его и арктического супруга лежит, эдак вальяжно развалясь, живущий этажом ниже сосед по весьма красноречивой кликухе Конь. Лежит, кстати говоря, в абсолютно голом виде, и на его поистине конском достоинстве резво галопирует такая же голенькая Анюта, весело повизгивая, словно дитё, которого любимый дедушка щекочет усами.