Леонид Свердлов - На переднем крае

Мюнхена кажутся совершенно несерьезными.

Миша показывает мне здание, где судили Димитрова, дом, где жил

Вальтер Ульбрихт, дворец культуры, похожий на башню танка Т-34, небоскреб со значком Лейпцигской ярмарки, башню университета, построенную в форме раскрытой книги как здание СЭВ в Москве.

Заходим в магазин. На остатки денег покупаю кое-что из одежды.

Пытаюсь поснимать на свою новую видеокамеру, но она не работает.

Оказывается, и здесь бракованные вещи продают. Когда вернусь в

Мюнхен, надо будет ее обменять.

Обедаем в забегаловке, украшенной баварской символикой. Видимо, Миша считает, что все баварское должно уже вызывать у меня патриотические чувства. Меню, обещающее лучшие традиции баварской кухни, открывается солянкой. Чуть теплая баварская солянка в саксонском исполнении напоминает лучшие традиции советского общепита.

– Я вчера был в кино, – говорит Миша. – Там показывали пропагандистские фильмы времен ГДР. Сколько же глупостей у них про нас рассказывали! Примерно как у нас про них. Из всех, с кем я тут познакомился, никто не хотел сбежать на запад. Мы-то думали, что они только и делают, что копают подкопы под Берлинскую стену и мастерят воздушные шары и дельтапланы, чтоб к нам перелететь. А они, оказывается, совсем другим занимались. Недалеко от моего дома есть улица Комсомола. Мне недавно объяснили, что это такое. Ты там был?

Вообще у них все не как у нас. А уж как они говорят! Я могу изобразить любой акцент кроме саксонского. У них все не как у нас.

Кстати, на завтра я запланировал велосипедную прогулку. У меня есть лишний велосипед. Поедем в Мюнхен.

– Куда?

– В Мюнхен. Ха-ха, я знаю, что ты подумал. Мюнхены бывают разные.

Ты, наверное, знаешь только тот, что в Баварии. До этого села-переростка на велосипеде было бы далеко ехать. Мы поедем в настоящий Мюнхен, саксонский. Это недалеко. Я его совсем недавно нашел на карте.

До вечера гуляем по городу. Миша показывает мне советский павильон на Лейпцигской ярмарке, русскую мемориальную церковь в память солдат, погибших в Наполеоновских войнах, памятник Битве народов – огромное помпезное сооружение из серого гранита.

Уже совсем темно, и мы собираемся идти к Мише, когда к нам подходят двое подвыпивших молодых людей в кожаных куртках и спрашивают на ломаном немецком языке, где тут можно найти женщин за деньги. Миша пытается объяснить, но они его плохо понимают. Я перевожу им на русский. Они радуются встрече с соотечественником. Один из них говорит мне фразу на непонятном языке.

– Нашел чего стесняться! – говорит он мне в ответ на мое недоумение. – Я сам узнал, что я еврей, за месяц до отъезда.

– Я этого до сих пор не знаю, – отвечаю я. – Я тут совсем по другой статье.

– Перестань! Тут все свои.

– Но я точно не еврей. Во те крест!

– Понимаю, сам крещеный.

– Я даже не крещеный. Я комсоргом был.

– Я тоже. Какая разница?

Наконец Мише удается объяснить им дорогу, и они уходят.

– О чем ты с ним разговаривал? – спрашивает Миша.

– Он принял меня за еврея. Меня почему-то все за кого-то принимают: то за еврея, то за француза, то за немца.

– За немца? Ну, это зря, честно говоря. Ты похож на восточноевропейца. А как заговоришь – точно на немца не тянешь. Мог бы уж за столько времени научиться.

Легко ему так говорить. Сам-то до сих пор саксонский не освоил.

На следующий день мы едем в Мюнхен. Дорога занимает несколько часов.

Едем, не торопясь, по живописной сельской местности, фотографируемся у дорожных указателей с надписью "Мюнхен".

Последний кадр я делаю у въезда в сам населенный пункт. Саксонский

Мюнхен совсем маленький, всего десяток сельских домиков, одна улица.

В кадре оказывается и знак "конец населенного пункта". Он так близко, что можно прочитать зачеркнутое знаменитое название.

– Ты не знаешь, кто у нас отвечает за работу в Саудовской Аравии? – спрашивает Шуберта коллега.

– Нет, а ты спрашивал у секретарши?

– Спрашивал, но тот сотрудник, к которому она меня послала, не имеет к Саудовской Аравии никакого отношения.

Шуберт включает в телефоне громкую связь и звонит куда-то.

– Ты не знаешь, кто у нас занимается Саудовской Аравией?

– Сейчас соединю…

– Это ты занимаешься Саудовской Аравией?

– Я? Кто такое сказал? Я Израилем занимаюсь.

– А Саудовской Аравией?

– Сейчас соединю…

– Здравствуйте. Я ищу главного по Саудовской Аравии.

– А почему вы ко мне обращаетесь?

– А разве это не вы?

– Давно не я. Я уже полгода как передал дела.

Он диктует телефон. Шуберт звонит снова.

– Это вы занимаетесь Саудовской Аравией.

– Нет, мне предлагали, но я отказался.

Шуберт снова записывает телефон и снова звонит.

– А вы точно знаете, что этим занимаюсь я? Я давно просил об этом, но мне ничего не ответили. Неужели все-таки поручили? Я сейчас позвоню и узнаю.

– Кажется, выяснили, – говорит Шуберт, вешая трубку.

– Вы не замечали, что секретарша все время дает неточную информацию? – спрашиваю я.

– Человеку свойственно ошибаться, – снисходительно замечает Шуберт.

– Да, но она постоянно говорит не то. Это сбивает людей с толку.

– Ничего подобного. За счет этого люди узнают много нового. Я, например, сейчас узнал, кто отвечает за работу в Израиле. Мне скоро может это пригодиться. Главное, чтоб люди не сидели без дела. Если все будут заниматься только тем, что им поручено, ни на что не отвлекаясь, то работа скоро встанет.

У Перельмана в "Занимательной физике" написано, что каждый отдельный муравей тупой, и не знает, куда надо тянуть тростинку, но все вместе они тянут ее туда, куда надо. Хаос обеспечивает порядок. Видимо, так управляются большие коллективы: побольше хаоса, а порядок сам возникнет. Наверное, секретарша для того и нужна, чтобы постоянно будоражить этот муравейник.

– У вас очень запутанная структура, – говорю я. – Я так и не понял, кто здесь кем руководит.

– Все просто, – Шуберт протягивает мне схему с множеством стрелок и квадратиков.

– Ничего не понимаю.

– Со временем поймешь.

– Мне осталось-то всего ничего. Если все так просто, то скажите, что же именно я пойму со временем.

– А то, что понимать тут нечего. Ты привык к жестким вертикальным иерархиям. У нас все не так. У нас тоже иерархия, но не вертикальная, а горизонтальная. У нас нет подчиненных, все начальники, но не над кем-то, а сами по себе. Над всеми нами есть, конечно, большие начальники. Но они такие большие, что их никто из нас даже не видел. Разве что по телевизору.

Как все в мире не просто!

Между тем, мой доклад готов. Секретарша говорит, чтоб я позвонил в

Москву и доложил об этом.

– Этот доклад мы сами подготовили, – отвечают мне из Москвы. – Мы только что завершили работу над ним, так что ваш доклад нам не нужен.