Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

Что было дальше – я почти не помню. Подозреваю, что родитель основной удар принял на себя, тайком оберегая меня от дальнейших возлияний. Когда с водкой было покончено, я засобирался домой, гордо отказавшись от предложения провести меня. В последний момент я вспомнил о свадебных фотографиях, не виденных отцом. Оставив Палыча дремать на стульчике в кухне, мы пошли в комнату посмотреть снимки.

Через некоторое время с кухни послышалось сдавленное: "К-к-кися!" и страшнейший грохот, сопровождаемый бессвязными ругательствами.

Ворвавшись на кухню, мы обнаружили Палыча лежащим под умывальником в горе опрокинутых кастрюль, сковородок и прочей кухонной хренотени.

Рядом стоял кот и, выгибая спину, шипел и фыркал на страдальца.

Палыч посмотрел на нас тусклым взглядом и проскрипел:

– Не н-надо, я сам!

После этих слов он по стеночке поднялся, пытаясь принять вертикальное положение, что имело сомнительный результат. Он с ненавистью посмотрел на кота и сказал ему с упрёком:

– Я ж т-тебя, па-адла, погладить х-х-хотел!

Судя по воспоминаниям Палыча, он очнулся от тихой дрёмы на табуретке, увидел перед собой любопытную кошачью морду и решил приласкать животное. Со словами: "К-к-кися!" он протянул руку, потерял равновесие и завалился на столик с посудой.

Батя пообещал посуду собрать сам и выпроводил нас от греха подальше, предложив напоследок всё-таки проводить меня. В ответ он услышал заверения в том, что я трезв, как стекло и в провожатых не нуждаюсь.

Если вы думаете, что после этого мы отправились по домам, то жестоко заблуждаетесь. Мы решили навестить Пашу. Это было большой ошибкой, поскольку Паша спиртного не употреблял, вёл здоровый образ жизни и страшно не любил общаться с выпившим элементом. Можете себе представить, как он обрадовался, когда в его квартире раздался звонок, и нарисовались два пьяных в дымину субьекта.

Что мы там вытворяли – не помню. В памяти гвоздём засел укоризненный взгляд Пашиной матери и сдавленное рычание самого Паши.

Кажется, мы устроили там небольшой сабантуй и испортили какую-то сантехнику. Последующие попытки разузнать у Паши, чего мы там творили, ни к чему не привели – он молчал, как партизанка Таня. И неделю после этого с нами не разговаривал.

Моё возвращение в новый дом было торжественным и многозначительным. Поглядеть на меня вышли тесть с тёщей, как ни старалась Наташа поскорей сунуть меня спать, не предъявляя родителям. Я упорно не желал ложиться спать без предварительной беседы с новым комплектом родителей. Я долго излагал им свои взгляды на жизнь, на любовь, на взаимоотношения поколений. В конце концов, я удалился спать со словами:

– Человек – это грязный поток. И нужно быть морем, чтобы принять в себя этот поток.

– И сколько же вы сегодня приняли? – поинтересовался мне в спину тесть.

– Сие тайна великая есть! – важно ответил я и удалился почивать.

Неважное начало совместной жизни с любимой женщиной. Так скажет любой здравомыслящий человек. Так сказала мне и Татка на следующий день. Что я мог ей ответить? Только то, что я больше не буду.

Кажется, она мне не поверила.

По всему городу висят афиши. По радио в полный рост хиляет реклама. У "Клана Тишины" первый серьёзный сольник. Не в маленьком доме культуры, не на квартире, не в школе или в вузе. Нормальный концертный зал Дома офицеров, приличная сцена, комфортная акустика.

Заказан серьёзный "аппарат" по полной программе. Хрен знает, сколько света. Приличная реклама. В общем, всё "как книжка пишет". Конечно, существуют громадные столичные концертные залы, стадионы, "взрослые" концертные площадки, но нам до этого ещё расти. Пока что мы рады тому, что есть.

От Дома офицеров концертом занимается "ответственное лицо" Арон

Семёнович Пружинер. О, это примечательная личность! Он важен как пеликан и серьёзен как передовица в центральной газете. Это чистой воды педант, по-военному конкретный и по-еврейски деловитый. Он постоянно находится в движении, он "решает вопросы", он "утрясает проблемы". Всё висит на нём. Как только начались переговоры с Домом фицеров, Пружинер огорошил наших спонсоров таким количеством тонкостей и нюансов, что у бедного Валентина волосы дыбом на голове встали. Но Арон Семёнович сразу же мягко "съехал". Он намекнул, что если мы всё будем делать так, как он, Пружинер, скажет, то всё будет в лучшем виде. Мы, естественно, слушаемся беспрекословно. Человечек развил кипучую деятельность, бешено распространяет билеты, занимается афишами, решает все организационные вопросы.

Мы же вовсю "рыпаем". Мы успеваем по нескольку раз за репетицию переругаться, обсуждая программу концерта. Мы пересматриваем аранжировки всех вещей. Мы доделываем новый материал. У нас в активе новая песенка на французском языке, несколько приличных рок-баллад, пьеска на английском и, конечно же, новые украинские вещи. После удачного дебюта мне понравилось писать по-украински. Интересное это ощущение – создавать свою "фишку", открывать для себя новую сферу творчества. Я поплыл в новом море.

По вечерам со мной созванивается месье Пружинер и выкладывает очередную порцию новостей. Официально организатором концерта является фирма "Минотавр". Соответственно, курирует всё это дело

Валентин. Но поскольку он "не в курсах", я являюсь чем-то вроде консультанта. Уполномоченный по рогам и копытам, так сказать.

Наконец наступает долгожданный день. Меня с утра бьёт не то что мандраж, а просто судороги какие-то. Я бестолково мечусь по квартире, не находя себе места. Судорожно чехлю весло, собираю манели, попутно сую в сумку бутылку коньяку. Сколько раз я обещал себе не пить перед выступлением, но частенько не выдерживаю. Нервы, батенька.

Возле кассы Дома офицеров стоит внушающая уважение очередь. Я проскальзываю в служебный вход и взбегаю по лестнице. Попутно заглядываю в концертный зал. Там всё готово. Сцена по самую завязку упакована аппаратом. Сверху свешиваются сложные металлические конструкции, удерживающие осветительную технику. Цивилизация, бляха муха.

Нам администрация Дома офицеров выделила генеральские апартаменты. На парчовом диване, положив ноги на зеркальный столик, восседает Палыч и курит, стряхивая пепел в какой-то серебрянный кубок. Батькович наводит на себя последний глянец. Паша висит над душой у Эдика Григорьева, отвечающего за звук на концерте. Он в сотый раз объясняет то, что Эдику и так давно известно. Поэтому

Григорьев морщится как от зубной боли, но, тем не менее, делает вид, что внимательно слушает Пашины советы.

Я настраиваю гитару, и нас приглашают на саундчек. Всё проходит в суете и спешке. Мы по-быстрячку пробуемся, взлабываем по паре тактов из каждой вещи и считается, что всё в порядке.