Владимир Митрофанов - Зачистка территории

Шахову историю с питерским вытрезвителем, куда он однажды случайно загремел, даже будучи даже не слишком-то и пьяным. Просто однажды вечером поскользнулся зимой на улице – тут же подскочили менты, взяли под ручки, засунули в фургон и отвезли на Синопскую набережную. Там его вместе с другими пьяными посадили на диван и начали оформлять в вытрезвитель. Сидевший рядом с Шаховым забулдыга заснул и во сне обмочился. Отпрянувший от него Аркадий видел, как по клеенчатому дивану моча желтым ручейком стекает в кирзовый сапог соседа слева, который плакал пьяными слезами, обхватив руками голову. К одиннадцати часам вечера вытрезвитель был уже забит под завязку и поэтому часть наиболее трезвых и живущих недалеко пьяниц после оплаты штрафа решили отпускать по домам. Тем, кто был в состоянии назвать номер телефона, позвонили домой и вызвали жен – чтобы те их забрали (кстати, не все жены на это и соглашались)…

Шахова тоже подозвали к столу и спросили, имеет ли он какие-либо претензии. Шахов сказал, что, естественно, никаких претензий не имеет, но его и еще одного парня заставили написать то же самое письменно, что он и писал потом в Голландии: "Претензий не имею".

Парень писал первым и чрезвычайно долго, и все спрашивал окружающих, как пишется "не имею" – вместе или раздельно. Никто из присутствующих, включая миллионеров, точно не знал. Шахов нетерпеливо подсказал сзади: "Раздельно!", но ему не очень-то поверили. Парнишка тогда написал таким образом, что можно было думать и так и эдак.

Шахов иногда думал, что отношения, которые сложились между ним и

Мариной, были вовсе не любовь. Уже позже, когда он перебирал в памяти различные события их совместной жизни, вспомнилось еще одно ужасное, когда она однажды сделала аборт. Сложно было сказать, почему это случилось. Вдруг прибежала злющая: "Давай деньги на аборт!" Без всякого обсуждения. И Шахов дал. Он долго потом будет подсознательно считать: вот в этом году ребенку было бы уже два года, а вот уже четыре… Потом она снова вдруг захотела ребенка

(сходила в гости к подруге и там поиграла с годовалым малышом), но забеременеть у нее теперь никак не получалось. Сначала она стала обвинять в этом Шахова. Утром собрали в баночку его сперму, и Марина отнесла ее к себе в больницу – в лабораторию на анализ. Вечером пришла с деловым видом, очень бодрая: "У тебя мало сперматозоидов – нам надо срочно искать донора!" Позже, на приеме врач сказал, что и этих-то сперматозоидов более чем достаточно, а по правилам исследования надо было вообще самое малое три дня копить, не вступая в интимные отношения, и лишь потом сдавать. Одно было для Шахова несомненно, что этот гипотетический донор наверняка уже существовал, и Марина хорошо его знала. В тот период она буквально сыпала соль на кровоточащую рану его ревности. Возможно, Марина просто подсознательно не хотела ребенка именно от Шахова. Может быть, именно поэтому ничего у них и не получалось. Вполне вероятно, она просто хотела родить от другого мужчины, которого любила, и поэтому выискивала разные поводы. А может быть, играла роль некоторая разница в возрасте: Шахов был старше ее на восемь лет, и она считала его представителем совсем другого поколения. Может быть, он отличался от ее друзей и от ее круга, и это Марину как-то стесняло?

Она часто говорила ему: "Не лапай меня! Что ты всегда сразу лезешь?", а он, как только ее видел, не мог ничего с собой поделать: руки сразу сами тянулись – обнять.

И еще была у Шахова одна отвратительная черта. Шахов никогда не болел, и поэтому не мог понять заболевшего человека, считал болезнь формой нытья и каприза. Он был изначально лишен культуры боленья, которая воспитывается с раннего детства, когда больной ребенок лежит в постельке, а все родственники во главе с мамой хлопочут вокруг него, тащат ему соки, конфеты и мандарины, а он капризничает и все ему сходит с рук. Ничего такого Аркадий никогда не переживал, хотя с соплями походил вдоволь. Однако, когда еще во время пребывания в интернате ему вырезали аденоиды, он с того момента болеть перестал вообще. А до этого ходил с открытым ртом, как дебил, храпел, мешал спать другим, потому что нос совершенно не дышал. Его направили к врачу, там эти аденоиды увидели и тут же и отчикали без всяких сантиментов и, судя по всему, без анестезии.

Но все-таки самое главное состояло в том, что Аркадий Шахов, наверно, просто не соответствовал ее представлению, каким должен быть мужчина в семье. А представление это, как обычно бывает, шло от ее отца. Нормальный мужчина, в Маринином представлении, много работает там, где платят хорошую зарплату. Домой приходит поздно, но в одно и то же время. Дома ничего не делает, кроме какого-то действительно серьезного ремонта (естественно, мужчина не готовит еду, никогда не моет посуду и не стирает), курит, любит выпить и даже хорошо выпивает в выходные и в получку, отдает всю зарплату жене, но имеет заначку, ежедневно с друзьями пьет после работы пиво

(бутылку или кружку – не больше), любит рыбалку и/или охоту, смотрит по телевизору футбол, хоккей и/или бокс (Маринин отец, например, при жизни был настоящим футбольным фанатом: в назначенный день покупал много пива, зазывал друзей, и они шумно смотрели матч в домашней обстановке – с криками и воплями); выписывает газету

"Спорт-экспресс" и больше вообще ничего не читает; он – в меру бабник, который, чуть выпив, пристает по поводу секса к жене

(женское правило: налей ему немножко и секс тебе перед сном обеспечен) или к любой другой женщине, находящейся в этот момент в поле его зрения; в выходной дома не мельтешит: любит сидеть в гараже

– ковыряться с машиной, обычно – какой-нибудь старой отечественной развалюхой или такого же возраста иномаркой-лохматкой. Это был в какой-то степени условно отрицательный набор качеств, но в то же время, с точки зрения Марины, обязательный и неизбежный для настоящего мужчины. Такой мужчина в ее представлении является цельным, предсказуемым и надежным. Такого мужа она и предполагала в законные мужья и себе, а вместо этого появился – совсем другой, и это ее тоже раздражало. Шахов вообще не любил смотреть футбол, хотя сам, когда такая возможность представлялась, мяч гонял с удовольствием; он не курил, мог выпить, но выпивал редко – только в компании, рыбу ловил эпизодически под настроение, спортивные газеты не читал вовсе. И Марине стало казаться, что это вовсе не тот человек, который ей нужен. И общение между ними тоже сложилось какое-то странное, какое между любящими людьми вовсе не принято.

Когда он ей звонил, ответ мог быть такой: "Чего тебе надо? Я сейчас занята!" и сразу – короткие гудки: "ту-ту-ту-ту..", или, когда приходил домой поздно, вполне могла ему сказать: "Чего приперся?" – и такое тоже бывало. Впрочем, случалось, что какое-то короткое время жили они мирно и дружно.