Владимир Фомин - Белая ворона. Повесть моей матери

Приближался Новый 1968 год. Я принесла Лёне апельсины и книгу, но свидания с родственниками ему не были разрешены. С тех пор я возненавидела этот праздник, и он стал для меня днём траура, всегда напоминая о самом страшном дне моей жизни.

Старший брат Лёни, врач хирург высшей категории, помог перевести Лёню в психиатрическую больницу города Костромы. Его сестра Ира устроила ему побег оттуда и получила в мединституте документ с перечнем изученных предметов и оценок по ним, а также указание, что он обучался в мединституте пять с половиной лет. Лёня сразу же после побега поехал на юг и устроился работать врачом в городе Ейске на Азовском море. Ежемесячно я получала от него переводы на 100 рублей. Мы писали друг другу письма, написанные шифровками (цифрами, которые обозначали буквы), чтобы никто не узнал, где Лёня находится.

Никто из врачей, работающих в Ейске, не заметил в нём психического заболевания, но дотошным женщинам всё нужно было знать. Объяснение Лёни о том, что он не доучился, и уехал так далеко, чтобы помочь материально жене и ребёнку, их не устраивало, так как врачом можно было устроиться и в Ивановской области, рядом с женой. Однажды Лёню вызвал главный врач и сказал, что он очень доволен его работой, затем извинился и сообщил, что вынужден по настойчивой просьбе своей жены дать запрос в Ивановский мединститут, и просил Лёню признаться, что же он там натворил. Лёня рассказал всю правду и просил сразу же уволить его по собственному желанию без положенной отработки, так как теперь он не сможет спать спокойно – его могут забрать в любой день.

Следующее место работы было лучше прежнего, в селе, в нескольких километрах от Славянска на Кубани, куда я и приехала после получения диплома. Лёня придумал другую убедительную версию, почему он бросил институт: его жена хотела жить только на юге и не хотела работать в Ивановской области. Это было правдоподобно, так как всем хотелось жить в тёплых краях. Там до Лёни работали два врача, но у них подрос ребёнок, ему было пора в школу, и по этой причине они переехали в Славянск. Освободилось два места, и Лёня пока работал за двоих. Мы договорились, что функции главного врача он возьмёт на себя, а я буду рядовым врачом. Лёне предоставили только что построенный двухэтажный дом со всеми удобствами. Там были светлые, просторные комнаты, винтовая лестница соединяла оба этажа. На улице росли абрикосы и грецкие орехи, на многие километры раскинулся сад-гигант. Мы целый день искали там сторожа, чтобы приобрести немного яблок, но не нашли. Тогда набрали их целый мешок и высыпали дома в угол, так как никакой мебели и посуды у нас ещё не было. В быстрых притоках Кубани мы ловили рыбу сетями. На выходной день поехали купаться в Чёрном море, в Геленджик. Лазили по горам, чтобы понюхать, чем пахнет облако. Оказалось, оно пахло сырой землёй. Сбывалась наша мечта – дом, сад, но один диплом на двоих. Было одно препятствие. Я получила направление на работу в Ивановскую область и должна была там отработать два года – иначе меня могли лишить диплома. В райздравотделе были рады семейной паре, и заведующий написал неофициальное письмо Министру здравоохранения, с которым был хорошо знаком. Заведующий просил в этом письме изменить мне направление на работу, и отдал письмо мне, чтобы я сама его передала.

В Москве я моталась по кабинетам несколько дней, везде мне отказывали, и, наконец, я добилась приёма у министра. Но, увы, там был его заместитель, а сам министр находился в отпуске. Заместитель, жирный и важный, и смотреть то на меня не хотел. Его больше интересовал конверт в моих руках. Но я сказала, что письмо адресовано не ему. Конечно, я не стала рассказывать, что мой муж сбежал из психушки, а упирала на то, что у меня грудной ребёнок, и мне одной тяжело, и просила мне разрешить работать в Краснодарском крае по месту работы мужа.

– Вот, и пусть он приезжает к вам в Ивановскую область. Чего захотели! Все хотят в Краснодарский край, а не в Ивановскую область, – прервал он мою жалобную речь.

– Но я не в город прошусь, а в село, куда никто не едет.

– Разговор закончен, – сказал он.

Я вышла из министерства и вдруг ощутила страшное облегчение, как будто гора с плеч свалилась. Меня это потрясло: как, мне стало хорошо оттого, что мне отказали?! И я не поеду к Лёне, и буду два года жить без него со своим ребёнком?! Мир вокруг почернел, всё стало уныло-грязным, а я отвратительна себе самой. Я вспомнила своё предательство по отношению к подруге, когда я не смогла помогать ей, боясь заразиться, своё предательство мальчишек в десятом классе, когда я не смогла сознаться в том, что оторвала дверь, и им влетело от директора школы. Вот и тогда моими чувствами управляла не моя совесть, а страх диктовал мне поступки, и я выбирала лёгкий и безопасный путь.

Перед глазами стояла картина, как Лёню связывают, увозят от меня, и я остаюсь одна со своим отчаянием, от которого лекарство – только смерть и летаргическое забытьё. И это не только в прошлом, но это ожидает меня и в будущем, в чём я только что убедилась. Лёня плохо спал, и от стука в дверь вздрагивал, вскакивал с постели, и успокаивался, только узнав, что пришли не за ним. Он постоянно ждал их – своих врагов. А в моём сознании мелькали картины, как мы переезжаем с места на место, чемоданы, поезда, вокзалы. А на руках больной, кричащий ребёнок, а может уже и двое детей. Вокзалы и переезды я могла бы перенести, но страдания ребёнка были для меня невыносимы. Вот отчего я вздохнула спокойно. Я успокаивала себя, что через два года я обязательно приеду к нему. Лёня хорошо зарекомендует себя на работе, и там же в Краснодарском крае без отрыва от работы сдаст пять государственных экзаменов, и у него будет диплом врача. Об этом я написала ему, что мы расстаёмся всего на два года. Через несколько дней Лёня, бросив и работу, и отличный дом, явился в Заречный с сестрой, братом, дядей, чтобы забрать меня с сыном в Кострому. Туда было легче меня перевести, так как Костромская область была укомплектована врачами ещё хуже, чем Ивановская.

Я огорчилась. Не послушал меня тогда в институте, не слушает и сейчас. Я вспомнила о том, как я умоляла его ради нашего ребёнка выйти из конфликта. "Ну, и пусть расхлёбывает эту кашу сам. Что заслужил – то и получил, а у меня ребёнок, и он мне дороже всего".

Я отказалась ехать в Кострому. Там у Володи не будет такой хорошей няни, как здесь, и придётся отдать его в ясли, а на это я никогда не соглашусь. А Лёня не мог приехать работать в Кинешму, так как близко было Иваново, где его считали больным, нуждающимся в госпитализации, хотя этого никто не замечал ни в Ейске, ни в Славянске, доверяя ему и лечение больных, и управление больницей. Взгляды психиатров и нормальных людей кардинально отличались. Его мама Мария Павловна объяснила мне отъезд из Славянска тем, что Лёня не может обходиться без женщины. Мне было противно это даже слушать: как можно из-за таких пустяков ломать себе жизнь?!