Михаил Забоков - Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста

— Послушай, детка! Тут пацаны типа интересуются — а куда, собственно, мы плывем? — задал вопрос находчивый Буль.

— Ой, да я и сама как бы не знаю. Вроде в Африку. Кажется, в Касабланку. Это ведь в Африке? Да? Алжир, или Египет, или что-то типа того.

Избирательный подход без пяти минут победительницы конкурса «Мисс Круиз» к политической карте мира всех несколько насторожил. Рассеять тягостные сомнения тут же поспешил искусствовед. Не отказывая себе в удовольствии снисходительно улыбнуться, а также желая показать, что и мы не лаптем щи хлебаем, и на каждое «как бы» и «типа того» у нас у самих найдется своя «креативно-харизматическая парадигма», он важно произнес:

— Выстроим дискурсивную цепочку. Вот вам начальный слог: Ma…

— Ma… — в тон ему повторила красотка.

— Еще раз. Ma…

Девушка мило закатила кукольные глазки и зашевелила губками, пытаясь, должно быть, механическим подбором той или иной буквы угадать всё слово целиком.

— Махачкала, — то ли в шутку, то ли всерьез проворковала она.

— Не совсем. Но уже лучше. Еще раз. Ма-рок…

— Маракуйя.

«Во блин, повезло! Она к тому же и типа того глуховата чуток, если как бы путается в гласных», — решил я, мысленно примеряя к себе новый для меня лексикон.

— Ну вот, уже совсем тепло. Еще разок. Ма-рок-к…

— О! Марокко!

— О!!! — радостно завопил искусствовед, дождавшийся наконец-то снизошедшего Божьего озарения. — Ну вот, видите, я же говорил. Исключительно одаренная и сообразительная девушка! На лету всё схватывает!

С позволения Буля птичка отправилась в обратный путь, преследуемая нашими неотрывными взглядами.

— Ну что? Чем не «Мисс Круиз»? Нет, пацаны, не сомневайтесь, такая и в Африке не подведет. Все мужики Египта и Алжира зальются горючими слезами, любуясь красотой русской женщины. Так не посрамим же матушку Россию!

В произнесенном Булем заключительном слове от внимания собравшихся не укрылось, по меньшей мере, два обстоятельства: во-первых, — даже не знаю, как ему это удалось, — он ни разу не употребил какого-нибудь новомодного слогана, а во-вторых, ратуя за официальное признание своей спутницы первой красавицей круиза, он, оказывается, не столько тешил свое самолюбие, сколько неистово болел душой за Родину-мать, престижу которой может быть нанесен невосполнимый урон, если только полагаться на невзыскательные вкусы весьма сомнительных членов жюри.

Нечего и говорить, что подобная недоверчивость нас сильно покоробила. Да, нас можно кое-чем заинтересовать, но чтобы купить нас — никогда! Поэтому дабы показать, что понимание чувства прекрасного не утрачено нами безвозвратно с давешним проездом тарантаса княгини Волконской по сибирской глухомани и что на коньяке для нас свет клином не сошелся, а уж некоторое короткое время мы и вовсе можем обходиться без него, — члены жюри и я вместе с ними дружно перешли на капитанский коктейль дня «Good Father». И лишь после того, как была выдержана необходимая пауза, продолжительность которой приличествовала молчаливому выражению нашей обиды, точнее говоря, пространственным меркам нанесенного оскорбления и временным границам уязвленного достоинства, — мы уже с чистой совестью «залакировали» смесь равных количеств скотча и ликера «Amoretto» армянским коньяком.

Итак, мы в Африке. Кто бы мог подумать! Так далеко судьба меня еще не забрасывала. Нет, конечно, я и раньше, бывало, на довольно приличное расстояние удалялся от дома, ну, там, на рынок или еще куда, даже в ряде случаев выбирался за пределы Москвы, следуя аж за 400 верст в деревню Горка на весеннюю посевную и осеннюю уборочную. Но чтобы в Африку!.. На другой континент! Даже дух захватывает от необъятного земноводного пространства, расстилающегося за пределами Московской области.

Я с особым вниманием всматриваюсь и вслушиваюсь в себя. Но уж лучше горькая правда, чем сладкая ложь: ностальгии нет как нет. Даже как-то неловко. Ну в самом деле: Бунин весь окутан ностальгией, оттого-то и тоскует в каждом своем рассказе по канувшему в Лету мелкопоместному деревенскому быту; Набоков даже писать начал по-английски, чтобы хоть как-то заглушить в себе боль ностальгических воспоминаний; Куприн, не выдержав лишений эмиграции, возвращается на Родину… А у меня — подающего надежды начинающего прозаика — ни слезинки, ностальгией даже и не пахнет. Это уже черт знает что такое. Становится не просто не ловко, а даже стыдно. Странствующий по свету российский литератор, имеющий по итогам нынешнего сезона неплохие виды на урожай будущего года, и без ностальгии! Это уже совершенно ни в какие ворота не лезет, это просто уму непостижимо! А ведь вторая неделя пошла, как я покинул рубежи Отечества! В чем тут дело? Надо будет как-нибудь разобраться. Хотя нет, что я говорю! Такой важный анализ необходимо сделать незамедлительно, сию же минуту, прямо сейчас. Вообще непонятно, как я до сих пор — пил, ел, спал, жил, в конце концов, не удосужившись при этом дать себе хотя бы маломальский отчет в таком наиважнейшем вопросе.

Похоже, дело тут в редкой гармонии строгих норм европейской жизни и нарочитой необязательности их исполнения россиянами или в завидном сочетании европейского быта и русского духа, и дух этот от нашего пребывания на чужбине только крепнет и приумножается. А всё почему? Исключительно благодаря разумному выбору вида отдыха, когда так удачно согласуется европейское качество с российским количеством. Как-никак, триста соотечественников на борту плюс столько же членов экипажа — да ведь это же больше, чем жителей в деревне Горка после всех пережитых ею лихолетий в период продразверстки, коллективизации и активной смычки города и деревни! Да и реющий за кормой трехцветный российский стяг — тоже вам не фунт изюма, он тоже не зря сюда пришпандорен. Не думаете же вы, что его прикрепили, дабы проходящие мимо суда могли опознать нашу государственную принадлежность, — ее и так ни с какой другой не спутаешь, даже если бы мы вообще флаг не поднимали. Нет, его привязали исключительно ради нашего успокоения в тяжелые минуты душевных невзгод и тоски по Родине. Чтобы каждый пассажир в любой момент, невзирая на свою некоторую нетрезвость, будь она на Канарских островах или в Северной Африке, мог подойти либо, превозмогая слабость перетруженного сознания, ползком добраться до кормы, встать под древком сего штандарта и замутненным, но не делающимся от этого менее орлиным взором пристально всмотреться в линию горизонта, со стороны которой веяло едва уловимым ароматом родного березового сока. А если еще добавить к этому заботливо развешанные по каютам репродукции картин А. Рябушкина «Кабак», В. Серова «Полоскание белья» или И. Левитана «Над вечным покоем», то и вовсе создается ощущение, что Родину никто из нас так и не покидал. Порой даже возникает редкое в иных обстоятельствах чувство гордого величия за свое Отечество, от имени и по поручению которого мы с гуманитарной миссией независимо и раскованно бороздим просторы Мирового океана на виду у натовских канонерок и вопреки нескончаемому социально-экономическому кризису в России.