Михаил Забоков - Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста

— А НАТО?…

— А что НАТО?

— Как это что! Вы разве газет не читаете, не знаете о планах расширения НАТО на восток?

— Товарищи! — раздался взволнованный голос ведущей собрание. — Попрошу не отвлекаться на посторонние темы. Мы для чего здесь собрались?! Давайте по существу. Так будем платить за домофон или нет?

— Нет, — сказал отставник, и волна единодушного одобрения прокатилась по рядам участников собрания. — Нет, — еще раз, но уже более требовательно повторил он, — пусть не увиливает от ответа! Так что насчет расширения НАТО на восток?

— Чем же это вам так Североатлантический альянс насолил?

— Да на хрен он мне тут сдался — под самыми окнами, у дверей подъезда! — возмутился отставник.

— То есть если я вас правильно понял, вы хотите сказать, что в защитную функцию домофона вы нисколечко не верите? Ну, не знаю, не знаю… Мне почему-то казалось — с ним будет всё же поспокойнее. Впрочем, ладно, — согласился я, — допустим, вы правы, грош цена домофону, случись застать нам натовскую экспансию в родных Кузьминках. Ну а передовые отряды самообороны в Текстильщиках!.. А народное ополчение всего ЮВАО!.. А добровольческая армия под предводительством самого Юрия Михайловича!.. Неужто, думаете, не одолеем? Нет?! Ну а тогда наш ядерный потенциал!.. А система ПРО!.. Или вы их тоже в расчет не принимаете?

— Так для того чтобы этим арсеналом умело распорядиться, нужно иметь единое управление, вся мощь государственной власти должна быть сосредоточена в одних руках. А сейчас что — каждый тянет одеяло на себя! И вы этому немало потворствуете, заявляя, что укрепление государственности — вам, видите ли, ни к чему. Вы что же — вознамерились уготовить великой России незавидную участь наподобие какой-нибудь затрапезной Чехии или Словении?

— Что же незавидного в том, когда люди, освободившись от пут навязанных им химер, наконец-то ощутили себя цельным, сплоченным народом, которому нет надобности втолковывать смысл словечка «патриотизм»? — с достоинством ответствовал я вопросом на вопрос.

— Патриотизм, молодой человек, — это не словечко, как вы изволили только что выразиться, а естественное, глубокое чувство преданности и любви к своей Родине, своему народу!

— Ну а если оно естественное, тогда, спрашивается, какого рожна его надо насаждать в массы? Тогда получается так, что народ — отдельно, а Родина — отдельно. Не может же, в самом деле, народ любить самого себя и быть преданным самому себе! А Родина без народа — это и вовсе нонсенс. И потому естественность патриотического чувства выглядит столь же неестественно, как если бы я получал удовольствие от жизни, уставившись на себя в зеркало, в то время как вы — давно бы уже пили. Да и вообще, коль вы так бескомпромиссно ставите вопрос, так по мне уж лучше любое затрапезное государство, которое неукоснительно чтит права и свободы своих граждан, чем державно-гоношистый монстр, претендующий на эфемерное величие за счет собственного народа.

— Ну, эти бредни мы уже слыхали, — пренебрежительно махнув рукой, отверг мои доводы отставник. — Боюсь, не всякий психиатр возьмется за ваше лечение. Да знаете ли вы, молодой человек, что с вашей мягкотелостью нас давно бы уже талибы сожрали!

Последнее замечание я расценил так, что решительный отпор натовскому продвижению на восток — мне зачли. Теперь пришел черед с талибами разобраться.

— А нечего было приваживать к дому разных там иноземцев, чтобы потом всякие сомнительные личности к ним в гости захаживали. Сначала в угоду собственной геополитической значимости мы создаем себе трудности, покоряя и колонизируя провинции, и лишь затем начинаем их натужно расхлебывать.

— Да что вы смыслите в геополитике! Да если хотите знать — мы для них благое дело делали: несли им разумное, доброе, вечное, приобщали к цивилизованному образу жизни. Мы как миссионеры…

— Последнюю рубаху готовы были снять с себя, дабы показать, что можно наслаждаться жизнью, не прибегая к крайностям — грабежам торговых караванов и работорговле, — завершил я начатую отставником фразу. — Ну а в чем особенно мы преуспели, так это в их просвещении!

— А ведь не любите вы Родину-мать! Ох не лю-би-те, — врастяжку произнес отставник.

— Да, я — не фанат! — печально признался я. — Скажу вам больше. Я и к «Спартаку» равнодушен, когда в нем вместо таких ярких личностей, как Папаев, Гаврилов, Федя Черенков, собрана безликая тусовка, называющая себя славным именем Спартак.

В эту секунду в подъезд вступило тело Юрца — соседа с девятого этажа — буйствующего фана «Спартака» и миляги-парня в приподнятом расположении духа и безутешного горемыки-ипохондрика по трезвянке, на которого без слез сожаления невозможно было смотреть в этом первородном состоянии, о чем, впрочем, судить способны были не все, так как эта редко наблюдаемая ипостась его увлекающейся натуры была известна лишь избранным — особо приближенным знакомым, ближайшим родственникам, а также работникам районного медвытрезвителя.

Подхватив последние мои слова, он зашелся в неистовом патриотическом раже:

— На свете нет пока — команды лучше «Спартака»! — Выбрасывая на манер нацистского приветствия правую руку, придерживая свое непослушное тело о стену левой рукой и стараясь при этом казаться натянутой тетивой лука, он не оставлял почтенному собранию никакого выбора на тот случай, если бы заседателям, сверх основного вопроса — об установке домофона, пришлось бы решать еще и дополнительный — в каком душевном расположении находится Юрец сегодня. — «Спартак» — чемпион! «Спартак» — чемпион! «Спартак» — чемпион! — горланил он на весь подъезд.

После третьего раза Юрец немного притомился. Обведя задумчивым взором толпу собравшихся и решив, что он, по-видимому, так и не покидал еще пределов стадиона, Юрец вновь принял боевую стойку спартаковского фана, но тут неожиданно столкнулся с холодным, презрительным взглядом отставника; когда же он заметил и мою поощрительную улыбку, в нем что-то прошурупило, законтачило, похоже, Юрец наконец врубился в открывшуюся его глазам диспозицию, и тогда, обращаясь непосредственно ко мне, тоном поднявшегося с колен предводителя гладиаторов, которому бесконечно претит рабско-униженная покорность его сотоварищей, как попка повторяющих: «Ave, Caesar, morituri te salutant», — он бросил к моим ногам уже новый воинственный клич:

— Бей «Динаму»! Мишаня! Да дай ты в рог этому старому придурку! А хочешь — я сам ему вмажу? Мы этой своре пачкунов с ментовскими ухватками враз рога пообломаем. «Спартак» — чемпион! «Спартак» — чемпион! «Спартак» — чемпион!

— Мужчины! — взмолилась активистка собрания. — Да уймите же вы его наконец!