Афонсо Шмидт - Тайны Сан-Пауло

Через полчаса тюремщик, не понимая, почему в камере зажегся свет и среди арестованных царит мир и согласие, открыл железную дверь и вошел:

– Какой ловкач зажег свет?

Никто не отвечал.

– Кто этот вшивый, что включил свет?

Из глубины камеры чей-то голос ответил:

– Говорят, это сделал кабан. Взобрался кому-то на хребет, зажег свет и слетел макушкой вниз. Так и остался лежать. Похоже, ему крышка!

Тюремщик за ногу выволок кабана в коридор и запер за собой дверь. Объяснение было явно неправдоподобным, но стоило ли затевать расследование среди этого сброда?…

В этой истории почти нет имен. Так и в жизни несчастных. Так и в борьбе, которая ведется во мраке ради того, чтобы над землей зажегся свет.

Находясь в тюрьме предварительного заключения, Просперо продолжал обращаться с надзирателями и охраной так, словно он все еще был помощником комиссара полиции. Еду ему присылал пройдоха Тонекас, владелец доходных домов на улице Сан-Каэтано, богатевший на том, что снабжал состоятельных арестованных завтраками и обедами, правда, без ножа и вилки.

Когда бывший помощник комиссара в полицейской машине был доставлен в тюрьму, он симулировал припадок и был направлен в лазарет, где его поместили вместе с двумя другими важными преступниками, тоже сказавшимися больными. Все трое легко нашли общий язык. Эта уступчивость тюремного начальства вызвала протесты, ибо, в то время как привилегированные арестанты спали на кроватях с простынями и одеялами, несколько туберкулезных больных ожидали приговора, находясь в карцере без воздуха и света.

В тюрьме Просперо предоставили полную свободу. Одетый в зеленый комбинезон, он беспрепятственно слонялся по камерам и коридорам. Пользовался телефоном, соединялся со старыми коллегами из полиции, а изредка в кабинете начальника тюрьмы даже принимал посетителей. В таких случаях он одевался по-праздничному и становился очень элегантным, казалось, у ворот тюрьмы ожидает машина, чтобы отвезти его в фешенебельную кондитерскую. Просперо провожал посетителя до двери, прощался с ним и, вернувшись в лазарет, снова надевал комбинезон. Во время прогулок по тюремному двору он нередко встречал заключенных, которых сам же когда-то арестовал. Но те не питали к нему злобы. В конце концов Просперо был их товарищем, как и любой другой. Дело его не было из ряда вон выходящим: полицейская летопись заполнена именами преступников, которые тем или иным способом поднимались по служебной лестнице на значительно более высокие должности, чем незаметный помощник комиссара полиции. В каждой эпохе есть свой король Пенакор, а в наш век их множество. Просперо повезло, он был счастлив, но он находился между молотом и наковальней: будучи полицейским, он оставался преступником, как и все остальные…

Однажды Просперо увидел Сухаря, выходившего из машины в сопровождении двух полицейских. Когда Сухарь проходил по двору, он подошел к нему и сказал:

– Нам нужно поговорить, слышишь?

Паренек отвернулся.

– Ты меня выслушаешь, иначе тебе будет плохо!

Сухарь рассмеялся.

– Где ты это спрятал?…

Только теперь оба они обратили внимание на человека огромного роста, с веснушчатым лицом и волосатыми руками – опираясь на метлу, он наблюдал за ними. Это был прославленный бандит по кличке Спиртяга, о котором много писали газеты. Сейчас он считался «президентом» арестантов, и этот пост не был плодом фантазии: в тюрьме предварительного заключения, как и в Катете, [23]президенты сменяют один другого… Развязной походкой он подошел к ним и со смехом, подобным треску бьющегося стекла, сказал:

– Не становитесь мне поперек дороги, Просперо, этот молодой петушок мой!

И он ущипнул Сухаря за руку. Паренек, потеряв самообладание, готов был впиться в него зубами. Но Спиртяга не рассердился, а, наоборот, заулыбался:

– Я велю Лысому поместить тебя в мою камеру! Идет? – И отошел прочь, делая вид, что подметает двор.

Просперо прекрасно знал обычаи тюрьмы и понял, какая тяжелая участь уготована этому худенькому пареньку. Вскоре, словно в подтверждение его догадки, в тюрьме поднялся шум. Заключенные четвертой камеры, соседи Спиртяги, словно сошли с ума: кричали, хохотали, стучали по решетке двери, колотили кулаками в стену, швыряли в нее тяжелые предметы. Через некоторое время шум прекратился, но только для того, чтобы возобновиться с еще большей силой. Спиртяга и его приятели заранее ликовали…

Когда стемнело, прозвонил колокол, и арестантов, которые по той или иной причине еще были во дворе, загнали в камеры. Надзиратель с двумя полицейскими провели по коридору Сухаря, намереваясь водворить его в одну из менее переполненных камер. Спиртяга и его друзья, прильнув к решетке, начали кричать:

– Сюда, Лысый!

– Нет, Спиртяга, он назначен в восьмую.

– А я говорю, сюда, в четвертую! Не заставляй меня повторять это дважды! Иначе пожалеешь…

Надзиратель заколебался. Спиртяга был вожаком и никому ничего не прощал. Ему было многое известно, и его побаивалось даже тюремное начальство. Надзиратель остановился, открыл решетчатую дверь четвертой камеры и, втолкнув Сухаря, закрыл ее на замок. Обитатели других камер сгорали от любопытства и, выглядывая из-за решеток, вопили:

– Спиртяга, у тебя сегодня праздник?

– Такого петушка Спиртяге мало!

– Прибереги мне косточку, Спиртяга!

Сухарь впервые попал в тюрьму – все это было ему незнакомо. Правда, в свое время товарищи рассказывали ему о тюремных нравах, но он не верил им. Поэтому, войдя в камеру, Сухарь спокойно направился в угол. Снаружи крики не прекращались; внутри камеры, обжигая юношу горячим дыханием, на него стали надвигаться тени. Спиртяга – он узнал бандита по росту, мускулистым и волосатым рукам – подходил все ближе, все ближе…

Когда начальник тюрьмы уже вызвал машину и надевал шляпу, намереваясь уходить, перед ним появился надзиратель.

– В чем дело? Что, бунтуют?

– Это на них луна влияет. С самого вечера буйствуют. Но, должно быть, скоро успокоятся.

На следующее утро в тюрьме предварительного заключения царила суматоха. Пришел врач, недовольный столь ранним вызовом. Вскоре из четвертой камеры вынесли носилки, на которых лежало завернутое в простыню истерзанное тело; его внесли в машину скорой помощи. Врач распорядился:

– В клинический госпиталь!

Машина выехала, ворота закрылись, и часовые неподвижно застыли на своих местах…

С тех пор как Марио оказался в заключении, он был озабочен только одним: как бы связаться с Каролой, которую отправили в тюрьму одновременно с ним. В первый день ничего не удалось сделать. На второй и третий – тоже. Он надеялся найти часового или надзирателя, который согласился бы только за одну его благодарность отнести арестованной записку. Но в тюрьме такая монета не была в ходу. Марио был очень удручен этой неудачей… Однажды кто-то, прильнув к решетке, окликнул его: