Иноуэ Мицухару - Снег и летний зонтик

Я пересек площадь и вошел в дом. По виду это было помещение, где выдают рисовый паек. У входа было написано: «Берем на ночлег».

– Разрешите войти, – сказал я.

Спустя несколько минут на порог вышла круглолицая женщина лет двадцати семи, одетая в нечто похожее на ватное хаори [4]поверх опрятного кимоно.

– Можно переночевать?

– Подождите немного, – ответила женщина и удалилась.

Минут через пять она вышла уже в переднике и сказала:

– Просили передать, что ничего хорошего предложить вам не могут.

– А мне ничего особенного и не надо, – ответил я и поднялся за ней по лестнице.

В комнате – то ли гостиной, то ли еще для чего-то используемой – стояла черная полированная божница, на полке красовались французские куклы. Если открыть сёдзи [5] ,можно увидеть море.

За окном что-то закапало: пошел не то снег, не то дождь.

Хозяйка принесла мне чай, и я спросил ее о Сакура.

– А, вы – друг господина Сакура? – заинтересовалась она, и тут же исчезла чопорность, с которой она обращалась ко мне вначале. – Вы опоздали, похороны были четыре-пять дней назад.

Она, видимо, решила, что я приехал на похороны. Услышав, что я прошептал: «Ах, вот как, все-таки умер», – она спросила:

– А что, вы думали, он жив?

Объяснять все было невыносимо, и я кивнул в знак согласия.

Закрывая ставни, она сказала:

– Снег пошел. – Затем снова подошла ко мне и с большим чувством начала говорить: – Конечно, у него были друзья, которые приезжали к нему изредка. Но на похоронах была только жена. И родственники приезжали, но ненадолго, только заплатили за переноску гроба.

– Жена? – переспросил я.

– Да, раз вы его приятель, то, наверное, знаете ее. Красивая молодая женщина.

– Я не знаю его жену. Она из местных? – спросил я, сдерживая волнение.

– Нет, кажется, она из Кагосима, но с ней можно говорить и на токийском диалекте.

«Кагосима… А в письме было написано, что расстались», – и я нетерпеливо спросил:

– А сейчас где она жи…?

Не успел я договорить, как женщина ответила:

– Да здесь же, работает в кафе, вот за этим домом. С тех самых пор, как Дзюндзи-сан слег в постель.

– Работает в кафе?

– Да, оттуда только что было слышно радио. Как раз за этим домом, – повторила она, как-то сразу начав называть Сакура просто Дзюндзи.

«Может быть, это Мадарако… Мадарако в кафе Сабаура…» Я молчал и слушал.

– Господину холодно, я принесу огня, – сказала хозяйка и поднялась.

Поздно вечером я дрожащей рукой открыл дверь дома, в котором помещалось кафе. Деревянные скамейки, как в вагонах третьего класса местной железной дороги, стояли по две с каждой стороны у длинного стола. На одной сидела женщина лет тридцати с ярко накрашенными губами, в зеленом свитере.

«Нет, это не Мадарако», – вздохнул я с облегчением.

– Пиво есть? – спросил я, испытывая все же чувство некоторого разочарования.

– Вы приехали сегодня на машине, я видела, – обратилась ко мне женщина с такой интонацией, какой не услышишь ни в токийском говоре, ни в говоре острова Камадзима, и склонилась надо мной.

«Да, это не Мадарако. А может быть, она и была женой Сакура». Настроение у меня упало, но, чтобы удостовериться, я спросил:

– Вы здесь одна работаете?

– А что, если одна, это плохо? – обиженно сказала она и положила руку мне на плечо…

– Нет, мне просто хотелось поговорить, так как я знал Сакура.

– А, Сакура… Недавно похоронили его. Так вы приехали к его жене… А сестрица сегодня отдыхает дома.

– Вы сказали «сестрица». Это жена Сакура?

– Да, жена, жена, – ответила она сердито, наливая пиво в мой стакан.

«Может быть, у этой женщины и доброе сердце, просто она так кокетничает со мной», – подумал я.

И все же Мадарако здесь. Мадарако сейчас отдыхает дома.

Я приумолк, и женщина, глядя на меня, сказала:

– Если вы хотите с ней поговорить, можно ее позвать.

– Нет, не нужно, достаточно и тебя, – ответил я смущенно.

– Позовем ее, вы сегодня единственный гость у нас, и мы втроем хорошо проведем время.

– Не надо, не надо, – пробовал я остановить ее, но женщина уже выскочила из кафе.

«Придет Мадарако!» Воспоминания тринадцатилетней давности заставили стучать кровь в моих висках, у меня мелькнула мысль: «А может, я действительно приехал, чтобы встретиться с Мадарако?».

«Мадарако с широким разрезом глаз. Смеющаяся, хлопающая в ладоши Мадарако того счастливого времени. Мадарако, которая быстро говорит: „Пусти меня под плащ“, забирается ко мне сбоку под плащ и тихонько смеется. Она, наверное, очень удивится, узнав, что я все еще не женат.

Там, на пароходе, когда я ехал на остров Камадзима, действительно ли я думал, что еду навестить Сакура и что я забыл про Мадарако?» – спрашивал я себя. Сдерживая волнение, я медленно наливал в стакан вино.

«Почему Сакура написал мне неправду, хотя в это время Мадарако была с ним? – эта мысль снова пришла мне в голову. – Наверное, хотел просто оправдаться передо мной или не предполагал, что я сюда приеду».

«А Мадарако ли это? Прошло тринадцать лет. Она, наверное, изменилась».

Я допивал вторую бутылку вина, когда женщина вернулась в кафе.

– Она сейчас придет, а вы выпейте еще.

– Угу.

– Вы довольны? – болтала она. – Пойду принесу еще вина.

Столкнувшись с ней в дверях, в кафе вошла женщина в платке. Мадарако… Снимая с головы платок, женщина сказала:

– Снег пошел сильный.

Нет, это была не Мадарако.

Женщина подошла ко мне, поклонилась и проговорила:

– Слышала, что вы были знакомы с Сакура.

На вид ей было лет тридцать пять, лицо ее казалось очень белым.

– Вы были другом Сакура? – спросила она.

– Да, меня зовут Суги. Мы вместе учились в колледже.

– Суги, – повторила она, склонив голову набок.

Я понял, что Сакура ей ничего не рассказывал.

– Да, – продолжал я, – Сакура послал мне письмо спустя тринадцать лет, но я получил его вместе с извещением о его смерти.

Где-то в глубине моего сердца был образ Мадарако.

– Вы были друзьями со студенческих лет? – спросила она, отчетливо выговаривая слова.

Я поднял голову и встретился с ней взглядом. Глаза этой женщины были очень похожи на глаза Сакура. У Сакура был такой же блеск в глазах.

– Он долго лежал, – сказала она так же отчетливо.

– Я специально приехал, чтобы побывать на могиле Сакура, покажите мне ее, пожалуйста.

Выражение лица у нее было такое, будто она хочет сказать что-то, но не может. Глубокая печаль женщины передалась и мне. И я боялся сказать ей что-нибудь лишнее.

– Надгробия еще нет. Ведь его только что похоронили, – проговорила она.

– Тогда проводите меня туда, где его похоронили, – попросил я.

– Сейчас?

– Да, – ответил я. Мне казалось, что я непременно должен это сделать.