Ивакура Масадзи - Золотая рыбка

Они только изредка обменивались взглядами, понимая, что ничего не смогут сказать друг другу.

– Может быть, выпьешь сакэ? – не выдержав гнетущего молчания, предложила Мияко. В ее речи неожиданно проскользнула интонация, выдававшая в ней уроженку префектуры Ибараки.

– Хм… сакэ? С каких это пор в нашем доме завелось сакэ?

– Да это мне недавно привезли из Гокаямы бутылочку мататабидзакэ.

– Мататабидзакэ? Сакэ, настоянное на актинидии? [1]Но я же не кот…

– А мне просто захотелось полюбоваться на своего рассудительного, «правильного» муженька, когда его в кои-то веки хмель разберет.

Ёхэй едва улыбнулся.

Вскоре наступила зима, и старики как-то особенно почувствовали всю суровость этой поры. Город стоял на берегу моря, и в пасмурные дни у них частенько шел снег. Сидя в полумраке своего кабинета, Ёхэй невольно прислушивался к злобному завыванию пурги. Собирался писать, но ему не писалось. Так мог пройти целый день. Возвратившись домой после приема больных, Мияко иногда заглядывала к мужу и присаживалась возле жаровни. Как многие супруги, долго прожившие вместе, они пони друг друга с полуслова, и темы для разговора у них быстро иссякали, а они все продолжали сидеть, точно безмолвные, неподвижные изваяния.

– Похоже, мы погружаемся в зимнюю спячку… – заметила как-то Мияко.

Ёхэй беззвучно усмехнулся.

Перед Новым годом он написал поздравительную открытку:

«Разлетелись все наши детки. И нам, старикам, приходится встречать Новый год вдвоем. Два трухлявых, ни на что не пригодных дерева… Только похрустывание наших старых косточек временами напоминает о том, что мы еще живы. Но мы постараемся собрать все силы и выдержку, чтобы достойно прожить остаток наших дней.

С неизменной любовью».

Ёхэй сам был несколько смущен минорно-патетическим стилем своего послания и по пути к почтовому ящику даже заколебался было, стоит ли отправлять его в таком виде.

Как ни странно, сердобольные соседи восприняли перемену в жизни двух стариков в еще более мрачном свете. В их городе не могло быть секретов. Неудивительно, что судьба молодой разведенной женщины вызывала повышенный интерес у любопытных соседей. Все привыкли к тому, что на улицах города то тут, то там мелькала фигурка Мугино в джинсах и красном свитере, похожая, по ее собственному выражению, на «развевающийся флажок». Было бы даже странно, если бы внезапное исчезновение Мугино не стало темой для пересудов.

Отъезд Мугино и Рюкити не только привлек всеобщее внимание. Дальнейшие события следовали одно за другим, как при цепной реакции, и скрыть их было невозможно. То вдруг уже после отъезда Рюкити на его имя пришло больше двадцати цветных новогодних открыток от школьных друзей. То спустя некоторое время какие-то третьеклассницы принесли старикам сверток с «вещами, забытыми Рюкити»: пианикой [2]и памятной картиной, нарисованной всем классом по случаю перехода Рюкити в другую школу. Все это приводило хМияко в смятение.

С отъездом Мугино молодые мужчины больше не захаживали в зубоврачебный кабинет Мияко, теперь в приемной можно было видеть только пожилых людей. Ёхэй целыми днями угрюмо сидел перед своим письменным столом. Временами он начинал беспокоиться о жене: как-то она справляется теперь там без помощницы?… И, ковыляя по заснеженной тропинке, Ёхэй спешил к Мияко. Случалось, что новые пациенты принимали его за «главного специалиста» и начинали' забрасывать вопросами:

– Доктор, мне вот вставили зуб, но…

Ёхэй поспешно ретировался. Он снова усаживался за письменный стол, но ему удавалось написать не больше двух-трех строк. Тишина безлюдного дома затягивала его в свое безмолвие, и, уронив седую голову на спинку кресла, старик погружался в дремоту.

Встречаясь иногда на улице с соседкой из дома напротив, Мияко рассказывала ей кое-что об уехавшей дочери. Вот откуда и растекались по городу новости. Сочувствие к одиноким старикам переросло в какое-то особое, заботливое отношение к ним, каждое проявление которого поражало и смущало Ёхэя и его жену.

Вот что случилось однажды зимой. В начале февраля вдруг резко похолодало, и несколько дней подряд валил снег. В такую погоду ужасно не хотелось вылезать из-под одеяла. Все утро старики оттягивали этот момент до последней минуты, когда Мияко уже было пора отправляться на прием больных. Подойдя к окну, изумленный Ёхэй увидел, что тропинка от их дома до приемной Мияко тщательно расчищена от снега, будто выметена метлой. Ёхэй догадался, что это дело рук одного из их соседей – преподавателя средней школы. Когда смущенный старик пришел к соседу поблагодарить его, тот, теребя свою лыжную шапочку и выдыхая клубы пара, принялся простодушно возражать:

– Какие тут могут быть благодарности?! Я ж понимаю, что разгребать снег – дело тяжелое. Людям преклонного возраста это совсем не по силам. А я мигом управлюсь. Да и хозяйка у меня еще молодая. Вы уж положитесь на нас и не тревожьтесь – все будет в порядке…

Учитель с женой явно решили опекать Ёхэя и Мияко.

Нечто подобное произошло и в булочной. Как-то ранним утром в метель Ёхэй отправился разносить газету «Акахата». [3]Навстречу ему из пекарни вышел булочник и восторженно воскликнул:

– Какой же вы необыкновенный человек, Адзума-сан!

– Чем это необыкновенный? – недоумевая, выглянул из-под своего капюшона Ёхэй.

– Ну как же! Ведь ваша доченька Муги-тян уехала от вас, и вы с супругой остались на старости лет вдвоем… И, несмотря ни на что, вы даже в такую пургу знай себе шагаете привычным маршрутом. Разве это не достойно восхищения?!

– А-а, вот вы о чем.

– И не только об этом! Одно дело, если бы можно было рассчитывать, что общественный строй, к которому вы призываете, будет установлен не сегодня завтра. Но ведь никому не известно, когда это свершится. А вы, семидесятилетний старик… Нет, как хотите, Адзума-сан, но вы замечательный человек.

– Ничего замечательного во мне нет, Я просто чувствую потребность заниматься этим, вот и занимаюсь.

– Не возражайте, не возражайте! Человек вы замечательный…

Ёхэю почудился в словах булочника какой-то скрытый смысл, но приближалось время утреннего завтрака, и, сочтя неудобным затягивать беседу, он направился к выходу.

– А что, Мути-тян и Рюкун больше не вернутся сюда? – спросил булочник вдогонку.

– Хм… Во всяком случае, постоянно они будут жить в Токио.

– Может быть, я и лишнее болтаю… Но ведь вам самому и вашей супруге не по сто же лет отпущено… Словом, берегите себя! Берегите себя…

С таким напутствием хозяин завернул в бумагу две только что вынутые из печи французские булочки и вручил их Ёхэю. Благодатное тепло волной разлилось по закоченевшим рукам. После этой встречи булочник нет-нет да и присылал домой к Ёхэю дочь, всякий раз приносившую старикам свежевыпеченный хлеб.