Ирина Богатырева - Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант.

– Туда, где Солнце встает.

Трасса несла, подхватив нас, ровно и быстро. В Самаре под солнцем на пляже я проснулась в ужасе: казалось, что мы уже опоздали. Но Гран сказал, что никогда нельзя опоздать на свою машину – ту единственную машину, которая тебе суждена. Эта мудрость поразила меня своей простотой, я приняла ее, и скоро нам встретилась “Газель”, груженная черешнею.

Ее вел армянин. Он ехал в Октябрьск. Октябрьск – это под Уфой.

Всю дорогу Гран болтал с ним о ценах на овощи и фрукты, как правильно закупать и вовремя продавать. Громко играла музыка, я почти их не слышала, ела черешню и бросала косточки в окно.

Он высадил нас, мы не успели взглянуть на трассу, как остановилась девятка, которая повезла до Уфы. Ее вел пацан, смеялся шуткам по радио и говорил с Граном о ценах на бензин. За окном неслась зеленая, ярко-зеленая и просторная, чистая и приветливая Башкирия, на горизонте, на холмах ее рисовались идиллические силуэты пасущихся лошадей и нефтяных мини-насосов, похожих на колодезных журавлей. Мне казалось, что я где-то близко к сказке.

Уфу проходили по объездной, и был уже почти вечер.

Был уже почти вечер, и мы вспомнили, что скакнули за сутки на два часа вперед. Перевели часы, сверив их с таймером на магнитофоне в гаишной машине, которая весело подкинула нас до съезда с объездной.

Хотелось выдохнуть и немного передохнуть. С непривычки от долгой езды меня чуть качало. Глаза Грана светились восхитительно. Мы выпили в кафешке чаю, помыли руки, оглядели закатное, сизоватое небо

– и сели в “Ниву”, которую вел православный священник.

Он спешил и был из тех, кто хорошо знаком с дорогой. Курил, выпускал дым в форточку, но все сносило ко мне, назад, рассказывал, что едет на похороны настоятеля монастыря под Екатеринбургом. Он был угрюмым и скептичным, и непонятно, как попал в рясу. Гран заговорил о службах, постах, паломничествах и монастырской жизни. Он сказал о себе, что работал в каком-то монастыре и хотел пойти послушником, но передумал. Я впервые слышала, чтоб Гран что-то рассказывал о себе.

– В Саров ходили месяц назад, – говорил дядька-священник, постепенно размягчаясь. – Пешком из Казани шли. Там святое место, у Серафима, туда ходить хорошо. Хорошо туда ходить, и ты вот тоже, как почуешь нужду в духе, приходи в Саров, на святые места молиться. Там и ключи, и вода… Хорошо ходить…

Он так увлекся, что не стал останавливаться на взмах палочки.

Опустил солнцезащитный козырек, на котором с обратной стороны была надпись “Монастырь” – и поехал дальше:

– Шельмы…

В темноте проступали вдоль дороги мрачные леса. Через форточку я ощущала дыхание ночи и уже была готова к очередной бессонной дороге, но наш дядька сказал:

– Не поеду через Сим. В темноте Сим – это знать надо, это чертова дудка.

Гран закивал. Остановились у деревянного, срубом, с высоким крыльцом и узорчатыми наличниками, постоялого двора – иначе не скажешь, такая глубинная старина от этого дома на дороге, в лесу, а кругом – Урал, и единственный фонарь желтый над стоянкой качается. Священник позвал нас с собой, умывал долго и тщательно руки у рукомойника, потом заказал себе пива, борщ, а нам чаю и яичницу.

Он сидел над столом, согнувшись и глядя в тарелку, ел и пил молча, у него была бородища лопатой, угрюмое лицо и спина ломового извозчика.

В горнице было светло и пусто. Мы с Граном казались бледными, худыми, уставшими в ярком электрическом свете.

– Ну, не балуйте, ребята, – сказал дядька, отпуская нас с миром, – вы молодые, до греха вам близко.

Я уже взяла рюкзак, когда Гран подошел к нему под благословение и отвесил земной поклон. После этого, выйдя на темную дорогу, мы попали к молчаливому бессонному камазисту, который шесть часов перевозил нас через Урал. Тогда я узнала, что такое Сим – постоянное восхождение по серпантину, когда звезд становится все больше – что сверху, что снизу.

Из-под Тюмени ехали с мусульманами: двое азербайджанцев гнали две новые “Лады”, под лобовым стеклом качалась зеленая шайба с кисточкой и золотым вензелем “Аллах акбар”. Гран, только сев и эту штуку увидав, приветствовал их так же, и больше разговор не переходил ни на что, кроме праздников, традиций, Корана. Водителя в нашей машине звали Ромой, он рассказывал, как к ним в Тюмень приезжали арабы, заказчики на какой-то завод, и первое, о чем они спрашивали, попадая в незнакомое помещение, – где здесь восток. Рома был ими восхищен.

Граном он был восхищен тоже, беспрестанно звонил и рассказывал о нас то своей жене домой, то своему напарнику во вторую машину, после чего эта машина оказывалась вровень с нашей, и тамошний водитель кричал что-то в раскрытое окно, радостно и гостеприимно. Иногда так же, через стекло, не останавливаясь, они обменивались сигаретами, зажигалкой, едой и бутылкой с водой.

Расставаться с нами им не хотелось. Они оставили номера телефонов и настойчиво приглашали на обратном пути заехать к ним на шашлык. Гран соглашался, и по его лицу я понимала, что непременно заедет, стоит только возвращаться той же дорогой.

От Омска под Новосибирск нас везла пассажирская “Газель” из

Красноярска с московскими номерами. Ее вели два водителя, вели посменно, и тот, которому сегодня не надо было за руль, сидел в салоне с бутылкой водки. Я с нашими рюкзаками попала к нему, Гран – вперед. По его совсем загустевшей бороде, по странным глазам и какой-то собственной сибирской наклонности мужики признали Грана старовером и стали спрашивать, в какую общину мы едем. Всю дорогу раскол не давал им покоя, они допытывались у Грана, отчего это произошло и почему кто-то там не принял новую веру, а Гран сначала просто улыбался, потом стал говорить о единстве Бога, о свободе выбора и предопределении. Он не отрицал, что старовер.

Ехали долго, сделали остановку, мужики достали что-то типа примуса, но он никак не загорался, тогда они плеснули на него бензина и подожгли. Полыхнуло. Мы были в ужасе. Мужики сказали, что, когда прогорит, будет гореть хорошо, и быстро сварили на этом деле пельмени.

На второй части пути мой сосед допил бутылку, философия больше его не удовлетворяла, он стал то и дело подзывать меня к себе и, прижимая к уху пахнущие водкой губы, спрашивать в самое:

– А ты знаешь, куда ты едешь? Его-то давно знаешь? Ну скажи, не бойся! Ох, бестолковщина, ничего молодые не думают: ведь он тебя завезет, у, завезет!

Я улыбалась натужно и отходила. Мужик задремывал, изредка приоткрывая глаз, хитро мне подмигивал, потом притягивал и шептал:

– Ты сама откуда? Поезжай домой. Давай на билет деньги дам, хочешь?

Ааа… неее… Давай денег дам. Ты же не знаешь, куда ты едешь. Не знаешь. Вы же сектанты, я вижу.