Ирина Богатырева - Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант.

– Они ему еду не носят, – отвечает на это Рома-Джа, наш коммунский хозяин. – Из этих денег я его ещё и кормлю. Половина где-то уходит.

– Старику – половина? – веселится Толик. – Ох, буржуйствуешь, Ромка, ох и буржуйствуешь ты!

Дед Артемий – наше коммунское пугало, символ времён, которых никто из нас не застал. Он сидит на кухне, слюнявит газетины, скручивает грязными, негнущимися пальцами и, морщась, затягивается.

– Хе-хе, – посмеивается, прищурив на меня глаз. – Гхе-гхе, – переходит смех его в дымный кашель.

Что он знает и что помнит, дед этот наш, Артемий? Какую часть забытой истории хранит лысый его, туго стянутый кожей череп? Я пыталась с ним поговорить. Дед молчал и только беззубо щерился из-за дымной своей завесы.

– Хе-хе, девонька, я же знаю, чего ты всё выспрашиваешь, – выдавил, наконец. – Гхе-гхе, девонька, я всё знаю. Ты у нас голубых кровей.

Иначе обернись всё – тебе одной здесь жить, а мы у тебя на посылках.

Гхе-хе-хе…

– Ничего от него не добьёшься, только ерунда какая-то, – смущенная, ворчала, уходя с кухни. В спину летело:

– Графинюшка, упаси господи!.. Гхе-гхе-гхе!..

– Чё, Мелкая, попалась, да? Раскусили? – смеялся Толька недобрым смехом. – А, я давно тебя подозревал! Я догадывался! Буржуйка ты,

Мелкая, в тебе так и гнездится классовый недобиток. Теперь на чистую воду всю твою кровь!

– Да отстань ты.

Я – Мелкая, беззлобная дочь нашего смутного времени. Какая ещё кровь?

Оторвались мы и поехали. Поехали, помчались, только ветер в ушах свистит, в красной круглой машине по степной шири на скорости сто сорок километров в час.

– Из-за о-острова на стре-ежень, на просто-ор речной волны! Ты чего не поёшь-то, Серёжа, неужто ты меня не уважаешь совсем? – орёт есаул

Уланов. Я вздрагиваю и приподнимаюсь. Тьма кругом всё та же, и летит, летит, подпрыгивая, белёсая русская даль. – Выплыва-али расписны-ые Стеньки Ра-азина челны.

– Ты лучше о казаках расскажи, – просит Гран. – И на дорогу, на дорогу смотри.

– Э-эх, дорога, пыль да ту-уман! – заводит есаул. – Что казаки, брат мой Серёжа? что такое казаки в России, что они в современной нашей

России, спрошу я тебя? А всё! Единственное звено и осталось, чтоб

Россию в целое увязать. Из древности – и сюда, до наших дней. Что из прошлого у нас живо? Из того прошлого – ого-го когда – что живо, спрошу я тебя? А ничего! Одни вот казаки и есть. Мы то есть – казаки! Мы же издревле, исстари, мы ещё с Ермаком Тимофеичем Сибирь брали, крепости ставили, границы на запоре держали, от татарвы, да от немчуры, да от кого угодно удержать могли. Без казаков Сибирь никуда. Да и Россия вся без казаков – никуда, вот что я тебе,

Серёжа, скажу. А ты, что, скажешь: не согласен? Не согласен, скажешь?

– Времена меняются, Саша.

– А я тебе не Саша, я тебе есаул Уланов, Александр Никифорович, ты понял? Меняются они, а… То-то и оно, что меняются. А мы как были казаки, так и стоим – за Русь, за Отечество, за православие! Ура!

Казаки ещё знаешь когда на границах стояли? Да всегда они стояли, и сейчас постоим! Да, Серёга, ты будь уверен, ещё как постоим за

Россию нашу, за матушку, в любое её, в любое её время! Из-за о-острова на стре-жень, на просто-ор речной волны – ну, Серёг, подпевай! – выплыва-али расписны-е Стеньки Ра-азина челны. Давайте хором! – Выплыва-али расписны-е Стеньки Ра-азина челны.

Красный шарик, как пуля выпущенная, летит по шоссе. Я на дне его, я смотрю на небо – большая, огненная звезда движется за нами по пятам.

Сорвались, оторвались и поехали – эге-гей, берегись! Мы живём с тобой в безумное время, приятель, сменяют друг друга эпохи и царства, а наш пьяный водитель таращит глаза в непроглядную ночь. Я родилась в одной стране, живу в другой, и чёрт его знает что будет ещё – только мне дела нет.

– Ты аполитична, ты инфантильна, Мелкая, – пилит меня Толька на

Якиманке. – Сидишь на антресоли своей и читаешь, и на всё тебе начхать.

Я улыбаюсь. Я молчу. Молчат и Ленка с Сорокиным, молча целуются на кровати. У Тольки приступ гнева праведного.

– До чего пустоголовое растёт поколение! На всё плевать. Ничего вы не хотите, ничего не поменяете.

– Толька, что ты раскипятился? Меня всё устраивает.

– Это-то и плохо, Мелкая. Ведь ты кто? – курьер! Мы живём в стране менеджеров и курьеров. О боги, яду мне!

Тольке хочется аплодировать.

Что ждёшь ты от меня, приятель? Мне хотелось бы родиться в одно с тобой время, тогда мы, верно, могли бы поговорить с тобой по душам.

Три брата были у меня. Три старших брата.

Первый начал свой бизнес и стал богатым. Второй завёл двоих детей и такое дело, чтобы было как жить. Третий сгинул с поля зрения нашей семьи, только его и видели.

Три брата были у меня. Три старших брата. Всё как в сказке.

Я любила всех братьев преданной любовью, как может любить щенок те руки, из которых получает сахар. Они были старше на целую жизнь, на целую эпоху меня старше: они ходили в школу, когда я родилась, они завели семьи, когда я пошла в школу. Между нами никогда не возникло ничего общего: в моих воспоминаниях это прекрасные юноши, воплощение мужественности, в их воспоминаниях я – кулёк соплей и капризов, без мозгов и понимания, мешающий их взрослой и важной жизни.

В дар от братьев я получила любовь ко всем, кто старше меня, – и судьба закинула меня на Якиманку. Для тех, с кем я там, хиппи и варёные джинсы, рок на первых кассетах, Афганистан и комсомол – события юности, а не история, как для меня, но все они ещё неприкаянные, ищущие и готовые отдать всю свою любовь тому, что обретут. Я понимаю их, а это именно то, что им нужно. На Якиманке вокруг меня те, кто не помнят меня ребёнком, но для них я всё равно

– Мелкая, вечная всем вам сестра.

Жили-были три брата, Кий, Щек и Хорив, и сестра их, Лыбедь. Всё как в сказке.

Ваша жизнь давно состоялась, а моя зависла в вечной к вам тяге.

О время, как странно ты выбираешь судьбы! Где справедливость, если кажется, что всё хорошее прошло, а на век твоего поколения досталось выскребать подгорелые остатки?

“Аквариум” на Якиманку закинул Макс. Тот самый загадочный

Макс-москвич, по воле которого я и начала там жить. Он принёс целую стопку кассет, никому ничего не сказал и оставил их на рояле.

– Раньше я весь хлам отправлял на антресоль, – сказал Рома. – Но теперь там ты, Мелкая. Придётся просто выбросить.

– Зачем выбрасывать? Давай на антресоль. Вдруг он их забыл?

Раньше я не понимала “Аквариум”, и он мне не нравился. Но это принёс

Макс, а всё действия Макса обладали неким скрытым смыслом – или же мне хотелось так видеть. Я оставила кассеты и стала слушать. Через неделю мы вместе с Ленкой прыгали под эту музыку, а потом мчались на перегонки к телефону и набирали заветный номер “2-12-85-06”. Однажды трубку на том конце снял пожилой, уставший, раздражённый дядька. Мы ничего не сказали, и перестали туда звонить.