Игорь Клех - Хроники 1999-го года

СПС решила для своей осенней предвыборной компании в госдуму привлечь столичную арт-тусовку. В галерее Марата Гельмана было устроено совещание с участием всероссийского «киндерсюрприза» и экс-премьера. Тусовка рыла землю, очарованная личностью гостя и размерами его кошелька. Меня же удивило, как разительно профиль политика отличается от его фасада и больше говорит – возможно, так и стоит на них смотреть и показывать их с близкого расстояния? За три странички текста мне предложили полтораста баксов, и я состряпал его за пару дней, упаковав в него трехлетний опыт своего проживания в

Ясеневе. Забрать несколько фотографий и дискету прислали курьера. На фотографиях были сняты с одной точки грозное двойное небо и треугольный клин закатных облаков над ясеневскими высотками, а также монументальная пустотелая колонна дощатой усадьбы в Узком. В бумажное издание они не вошли и, повисев на сайте, бесследно пропали вместе с негативами.

В итоге нам с женой удалось с грехом пополам наскирдовать больше тысячи долларов, оставить треть их хозяину, купить лекарства моим старикам, гостинцы родне, а себе железнодорожные билеты и 7 августа выехать во Львов. На Украине тем временем обвалилась гривна, повторив с запозданием судьбу рубля, что в данном случае было нам отчасти на руку. С собой мы везли американские доллары, которые нельзя было декларировать, поскольку после дефолта действовал запрет на их вывоз для нероссиян. Попутчиком оказался тюремный врач из

Иванова, ехавший в Трускавец отдохнуть и подлечиться. В вагоне было пекло, кондиционеры не работали. Проводница пожаловалась, что весь фреон проводники давно попродавали на сторону за полсотни долларов.

По мере продвижения на юг пошли поля выгоревших подсолнухов, пашни со всходами на мягких склонах, отяжелевшие яблоневые сады, ряды тополей и вязов вдоль дорог, под Тернополем поезд накрыл обильный летний ливень.

Сестра жены, воспользовавшись ее приездом, отправилась со своим неофициальным мужем на машине в Киев, куда настроена была перебираться из Львова, чтобы быть подальше от его официальной семьи и поближе к нам. Предоставив жене тешиться с племянницей и отцом, я занялся неотложными делами. Пустовавшая после смерти ее матери и предназначенная к продаже квартира уже год не находила покупателя – спрос и цены на жилье упали ниже плинтуса. Из-за протечки от соседей пошел пятнами и струпьями потолок на кухне и в прилегающих помещениях, требовался неотложный косметический ремонт. Но прежде следовало заняться своим гражданством и зубами.

Со справкой о предоставлении гражданства я вышел из российского консульства во Львове в среду пополудни в самую минуту начала солнечного затмения – черная шутка природы, а может, и судьбы. Двумя днями ранее в России слетел очередной глава правительства, и чеченские боевики вторглись в Дагестан себе на погибель. Двумя днями позднее Ельцин потребовал от Думы введения в стране чрезвычайного положения.

С зубами оказалось сложнее, я выбрал опытного частного стоматолога – бывшего спортсмена, который, как мне показалось, не рассматривал мою голову как болванку для внедрения сверхдорогих протезов. На этот раз я не ошибся, он оказался добросовестным специалистом и славным малым, но все равно полтыщи долларов на верхнюю челюсть мне пришлось занимать у младшей сестры, которая научилась копить деньги. В следующем году ей удастся купить двухкомнатную квартиру в Одессе за пять тысяч долларов, а наша трехкомнатная во Львове еще через год уйдет, наконец, за семь тысяч. Впрочем, я где-то читал, что квартиры намного лучше в Кракове, Варшаве и Братиславе в конце беспокойных восьмидесятых стоили не больше. На другой день после посещения консульства зубной врач выдрал у меня изо рта почти все, кроме языка, и с такой брешью отпустил погулять, покуда заживет десна.

Появилась призрачная возможность хоть неделю отдохнуть вдвоем после нескольких трудных лет в Москве. Выбор был невелик. Мне давно хотелось показать жене гениально безлюдный Днестровский каньон с уровня воды, но все, кто мог поплыть с нами на каяке, разъехались кто куда, а взвалив все на свои плечи, я возвратился бы из плавания от Галича до Залещиков, как загнанный злой конь, – чтобы с ходу угодить в зубоврачебное кресло. Оставался хутор в Карпатах, с остановками по пути туда и обратно у моих родителей в

Ивано-Франковске. Вернувшаяся, наконец, из Киева в пятницу заполночь сестра жены, не раздумывая, решила со своей дочкой составить нам компанию.

Тихим субботним вечером раховский поезд пересек Днестр в том месте, откуда могло начаться наше плавание. Тоскующим взглядом проводил я плавные воды широкой реки – сколько ни перезжаю Днестр, всегда прикипаю к окну, даже зимой жадно гляжу на черные промоины во льду.

Первую свою женщину я не любил так, как все еще люблю эту реку.

А через полчаса мы, чертыхаясь, спрыгивали с подножки вагона на кучи песка и щебенки. Я принимал рюкзаки, сумку на колесиках, женщин, ребенка. Высадили нас не на ту сторону, прибывшим пассажирам приходилось с багажом обходить весь состав по этим колдобинам, шпалам и рельсам. Перроны отсутствовали, вместо них сплошные насыпи и ямы, как после бомбежки, и над всем этим разгромом царило сияющее глянцем здание вокзала. Сотни строителей и ремонтников под крики надсмотрщиков копошились на развороченных путях. Оказалось, готовятся к приезду в город Кучмы со свитой. Я выматерился: совсем зализали дырку в заднице своему президенту – подхалимы, чинодралы, хапуги! Посмотришь на пути – какая-то массовка из кино о войне, поднимешь взгляд – узришь мираж светлого будущего. Я вспомнил, как на одной из станций подергал как-то двери такого же пряничного вокзальчика. Они оказались заперты, и внутри ни души, – то был вокзал не для пассажиров, а чтобы глаз проезжающего начальства радовать. Впрочем, храм Василия Блаженного, резные наличники и подкованная блоха – из той же песни. Слова и музыка народные, сиятельный Потемкин здесь ни при чем.

Нас встречала живущая вблизи вокзала тетка сестер с дочкой и сыном – их ровесниками и друзьями с раннего детства. Мы с женой договорились со всеми ними встретиться и пообедать завтра, оставили у тетки, сестру с ребенком, рюкзаки и пешком отправились к моим родителям.

Город со времен моего детства вырос в несколько раз, но практически не изменился. Часто и подолгу гостившая здесь у родни моя жена, кажется, любила его больше моего. Не знаю, любил ли я его вообще, но чем-то он был мне дорог. Я его жалел, по выражению русских баб, он же за десять детских лет успел пропитать меня так, что уже ничем не вытравишь. В свое время этот почти старинный, невысокий, ухоженный и на редкость зеленый город идеально годился для школьников и пенсионеров – был мирком соразмерным детству и старости, но ужасающе тесным для молодости и удушливым для зрелости. Город-питомник, откуда или на волю, или в клетку.