Петр Ореховский - Бутылка, законченная питьем ( Рассказы )

Он был готов устроить скандал прямо в аэропорту, отправить жену в

Евпаторию одну, а самому податься куда глаза глядят. Для начала, правда, его глаза глядели домой, и пошел бы он к родному дивану и вентилятору. “О море, Петров, о море. Поплавать, освежиться после всей этой жары, а потом в номер с кондиционером и долго-долго спать”, – сказала жена. От неожиданности он открыл рот, не получив прогнозируемого ответа, поднялся с места, стесняясь человека, о котором только что плохо думал, и направился в буфет выпить пива.

“Купи мне холодной минералки”, – сказала жена. Крым стал неизбежен для Петрова, как смерть и налоги для американцев. Злость на какое-то время отступила, сменившись просто тихой тоской в ожидании самолета.

В Евпатории на своих местах находились песчаные пляжи, пустующие санатории и дикие после Сибири цены. Столкнувшись с этим набором во времени и пространстве, Петров не мог удержаться от постоянных арифметических упражнений по переводу цен в гривнах – в рубли, доллары и обратно. Вход на пляж был равен стоимости бутылки пива, что, впрочем, не делало чести ни крымским пляжам, ни пиву: количество мусора на пляжах сократилось незначительно, туалеты и души по большей части красноречиво отсутствовали. Пиво же было теплым и часто отдавало кислятиной.

Тем не менее на пляжах находилось множество людей, стремившихся получить максимальную дозу солнечной радиации. Петров с изумлением наблюдал отдельных особей мужского пола, сворачивавших плавки в некое подобие дамских стрингов и подставлявших солнцу ягодицы.

Женщины, загоравшие topless, удивляли его меньше; но то обстоятельство, что многие из них были немолоды, заставляло его задуматься о собственном ханжестве и ретроградстве. Мысли о курортниках-бездельниках возвращались в его голову по вечерам, когда набережная, кафе и рестораны заполнялись невероятным количеством людей: Петрову казалось, что днем на пляжах народу бывает раз в пять

– десять меньше.

Когда они с женой вышли вечером прогуляться и обнаружили весь этот парад-алле, он был готов снова обозлиться. Но, взглянув на жену, которая разглядывала окружающих с равнодушным высокомерием, Петров решил, что злиться, пожалуй, не стоит. Постепенно, приглядевшись, он заметил, как тщательно курортники считают деньги; прикинув свой бюджет, Петров вдруг понял, что он вполне похож сейчас на обеспеченного иностранца. Он вдруг успокоился. Им были доступны прогулки на яхтах и водных мотоциклах, подводное плавание, экскурсии и массандровские вина, рестораны и такси. Петров к концу первой недели даже увлекся дегустацией различных местных вин и плаванием.

Мысли о работе отпустили, и, отплыв подальше от набережной как-то утром, наблюдая с моря выстроенные по соседству православную церковь и мечеть, Петров задумался о вечном.

Мысли, однако, получались все больше невеселые. Посмотрев на себя из

Крыма, Петров заметил, что он все последние годы жил для того, чтобы работать. За работу он получал деньги, которые куда-то незаметно растекались, и уважение своих подчиненных, выражавшееся в том, что его постоянно звали куда-нибудь выпить. “И это все?”, – спросил себя

Петров. И был вынужден ответить себе утвердительно. Ему стало грустно, он заскучал и поплыл к берегу.

Меланхолическое настроение Петрова не проходило. Вечером он, выпивая с соседом по санаторию, завел разговор о том, что теперь стало его идеей фикс: зачем жить после сорока? А если непонятно, зачем жить после сорока, то ведь непонятно, для чего стараться жить и раньше.

Сосед, которому едва ли исполнилось тридцать и который начал рано лысеть, изложил ему свою философию. Он жил ради впечатлений; одно из главных впечатлений – посмотреть мир, другое из главных впечатлений – попробовать всё; а поскольку мир большой, вещей же, которые можно потрогать, выпить, съесть, понюхать или почувствовать каким-то иным образом, просто бесконечное количество, то и жить нужно и можно бесконечно долго. Сосед Петрова любил Париж и был там этой весной уже в третий раз; теперь там было всё совсем не так, как при Шираке. В последний приезд ему на каждом шагу попадались всё негры да арабы, а город стал гораздо грязней, чем раньше. “Я не хочу выказывать никаких политических пристрастий, я лишь хочу отметить, как это все совпало с тем, что мэр теперь у них социалист, то есть розовый. И еще вдобавок голубой. Что можно ожидать от такой комбинации?” И, помолчав, сосед Петрова заключил: “Какой город испортили, жабоеды проклятые!”

Петров прикончил свой стакан вина и пошел в номер. Южная темнота упала на город, как кирпич на голову: на террасе бара было по-прежнему душно; в здании самого санатория было немного прохладней. Жена Петрова лежала на двуспальной кровати почти обнаженная. Она смотрела телевизор, изредка прихлебывая вино: в телевизионных бликах все вместе выглядело очень соблазнительно.

Петров принял душ, радуясь тому, что есть вода – эта проблема в

Крыму не обходила стороной дорогие санатории, – и присоединился к жене. В результате телевизор пришлось быстро выключить.

Они ласкали друг друга, почти не разговаривая. Юг делал их страстными, но страсть вела лишь к близости тел. Другая близость, к которой они оба неосознанно стремились, так и не возникла. Бывало, что они плакали поочередно и говорили друг другу, что это просто накопившаяся усталость. Наверное, так оно и было.

Евпатория стала надоедать Петрову. В очередной момент критического восприятия действительности он заметил, что здесь, как и во всех бывших советских курортных городах, местные жители уже перестали смотреть на приезжающих как на бесполезную нагрузку, мешающую им жить в райском месте. Раньше правительство платило им за сам факт жизни, как и другим советским людям. Теперь взгляды местных beach boys, каковыми по духу было большинство крымских аборигенов, стали более прагматичными: приезжающие стали источником дохода, который поступал непосредственно в их карман. Это привело к появлению множества точек общепита и мест развлечений, качество которых практически не различалось. Но работать в своем большинстве городскому населению Крыма по-прежнему категорически не хотелось.

Водители частных такси могли стоять под палящим солнцем целыми днями, заламывая цены, отпугивающие клиентов. Фрукты на здешних рынках выглядели и стоили так, как будто их привезли сюда из

Новосибирска, поэтому большая часть урожая ежевечерне отправлялась домой к базарным торговцам.

Разбитый асфальт, мусор, собачьи и человечьи испражнения на улицах старого турецкого Гезлева довершали картину исторических достопримечательностей. Кое-где строились особняки – сосед Петрова, любитель путешествий, объяснял ему, что это строятся крымские татары. В это лето в Судаке, который находился на противоположной стороне Крыма, татары взяли в заложники двух русскоязычных граждан и требовали выкуп в две тысячи долларов. Заложников нашли, бандитов арестовали, но слухов было гораздо больше, чем официальных сообщений. Информированный сосед Петрова объяснял, что крымских татар очень мало, что даже если они со всего мира вернутся на историческую родину, их количество не превысит пяти процентов от общей численности населения, но что они все ходят с оружием при себе и поэтому местные их боятся. Петрову было все равно. Он поехал на экскурсию за экзотикой в Бахчисарай. Особых впечатлений не приобрел, зато татары в Бахчисарае действительно были. Никто его, впрочем, не украл, и он вернулся в санаторий, где его жена вела прежний размеренный образ жизни.