Валерий Попов - Чернильный ангел повесть

Со мной теперь все ясно: на детишек голос поднял… отрезанный ломоть! Можно не суетиться. Я только за Ваню тогда беспокоился: вдруг и премию ему отменят, коли детишек-то нет? Обошлось! Никто и не поинтересовался! В разговоре я даже засомневался, касаться ли с Ваней этой темы? Думаю, он даже изумится: какие дети? Все хорошо.

Только вот Кузя что-то цепляется, никак не утихнет. Ваня признался мне, на границе между бутылками, что Кузя всюду рассказывает обо мне как о жалком, беспринципном, лживом, корыстном типе… Ну что цепляется-то? Ведь я же все ему отдал, что мог!.. Неужели – не все?

Кузя сильно в гору пошел, стал теперь тут официальным представителем фонда – за объективность свою и бескорыстие.

Вытеснил Втахову за рубеж, стал выполнять все ее прежние обязанности. Ну, не все, конечно… Это я “не все” подразумеваю относительно меня! Ну, не поймите меня неправильно… фу, запутался… не все обязанности относительно меня – это я имею в виду, что он не снимает мою квартиру, как Втахова снимала. Вот.

Это я и имел в виду. Все!

И вообще Кузя сейчас ощущает себя как бы батькой всей нынешней литературы. Недавно на деньги фонда Всемирный конгресс провел по самому передовому течению – постмодернизму. Весь мир созвал.

Правда, приехали почему-то лишь албанские и монгольские постмодернисты… Неужто в других странах уже нет? Но все равно размах-то какой – от Монголии до Албании! Батька наш Кузя теперь

– литературный батька!

Недавно я его в вагоне метро наблюдал, он меня, конечно, не видел, погруженный в свои мысли – о человечестве в целом. Рядом с ним беременная стояла, а напротив их развалясь сидел мерзкий юнец, закатив презрительно очи, жвачку перекидывая с зуба на зуб. Но наконец проняло его, кинул злобный взгляд на беременную, взвился с места, повис на поручне, буркнул: “Садитесь!” И тут

Кузя меня потряс. Посмотрел на юнца, потом – на пустое место и скромно так произнес: “Ну что вы, юноша! Не беспокойтесь! Я постою!” То есть никакой беременной не заметил, даже не представил себе такого, просто уверен был, что юнец дрогнул перед ним, “совестью всех времен и народов”, узнал, затрепетал, конечно, и место уступил! Скромное торжество это светилось в

Кузином взгляде. Скромно отказался. А беременная тут вышла, на место не села… И Кузя, не заметив ее, остался при своем величии… Так что ж цепляется?

Зиновий, отец его, вернулся осенью из-под Бордо, где провел все лето с малой дочкой, проявляющей, говорят, недюжинные музыкальные способности, ну и деловые связи, разумеется, завел.

Вернулся он в сентябре, невзначай как раз к своему семидесятипятилетию… но народных торжеств, как было бы при прежней эпохе, – увы! Дали скромный “Знак почета”, взяли пару интервью. Поселок – культурный центр перешейка – это событие отмечал, конечно. Но не так повально, как было бы раньше.

“Золотой блин”, к примеру, на это событие никак не прореагировал.

– Кого эти старперы нынче интересуют?! – Это произнес именно

Левин, владелец “Золотого блина”, никак не отметивший славный юбилей своего бати, пусть сурового и немногословного – немногословного в отношении Левина. Но все-таки… так про батю… хоть духовно не близкого.

“Золотой блин”, кстати, вскоре после этого сгорел – запылал, подожженный со всех концов… Но вряд ли это с местью Зиновия связано!.. Исключено! Зиновий выше этого – вряд ли про “Золотой блин” вообще знал!

Да и сам Левин не очень унывал… “Ну, блин горелый… Ну и хрен с ним!” Ко мне он с другим предложением явился – рекламу сочинять. И в тот раз, когда я Кузю увидел, я как раз рекламу для его брата Левина сочинял, прикидывал, как лучше сделать на стенке вагона рекламу икры минтая. Два варианта крутил. Первый:

“Подай к столу любовь” – или: “Чья? Русалочья!” Остановился на первом… Вообще Левин теперь – все-таки сказались отцовские гены! – рекламу интеллигентную требует, с грустинкой! “Переходят все границы тараканы и мокрицы”… За грустинку – отдельная плата. Ну что еще Кузе надо от меня?!

Размашистый Ваня тоже скучать не давал, вскоре явился ко мне с новой незадачей: “Посоветуй как друг!” Оказалось, только что были они в одной стране с делегацией поэтов-песенников на приеме у их королевы. Странно, подумал я, каких это поэтов-песенников королева принимает? Давно я думаю насчет Вани: не полковник ли он? Все может быть. Короче, во время этого приема вдруг погас свет. Все метаться начали: провокация! Ваня в темноте столкнулся с какой-то сухонькой женщиной. Ну и… сам толком не понимает, как все произошло. Потом, когда зажегся свет, увидал, что королева на него как-то странно поглядывает. Вот так. Теперь, если вдруг ребеночек родится, что же ему, Ване, королем становиться? Не хотелось бы – а вдруг придется? Как быть? За обсуждением этой жгучей проблемы мы вылакали с Ваней бутылку водки и в конце концов решили твердо: пусть будет так, как будет.

Вообще, все летние красавцы не позволяли себя забыть!

Савва, силу накопив, повязал главного бандита округи, чем привлек бурное одобрение – и поддержку – всех его конкурентов.

Теперь берется за следующего…

Об этом мне язвительный Битте-Дритте сказал, явившись с визитом.

Вообще у меня в доме как бы их посольство образовалось…

Надюшка, сказал Битте, ребенка ждет, но он не уверен, что от него, – к ней в последнее время поэт Марат Дьябкин ходил.

А в общем-то все на месте. Только вот Оча слинял, не вынеся низкоквалифицированного и малооплачиваемого труда. Сначала его якобы добродушный, интеллигентный Зиновий к себе сманил, суля интересный, творческий труд. А закончились посулы эти, как и следовало ожидать, покраской крыши их дачи. И когда Оча, на крыше засидевшись, сказал, что должен уйти покушать, то рачительный хозяин как бы невзначай лестницу свалил, по которой

Оча взбирался, и про Очу “забыл”. Вспыльчивый Оча спрыгнул с крыши, ногу повредил, но, хромая, ушел. Кузя, хоть на террасе был, этого мелкого происшествия не углядел. Ваня почему-то к себе на дачу беженца не пригласил, хотя хладнокровно наблюдал эту сцену… и мог бы дружбу народов укрепить… Но зазнался, видимо, после получения премии.

В итоге наш “кавказский пленник” сбежал. Хромая, ушел к своим соплеменникам, которые у фермера Ивана Ивановича доярами работали. История, потрясшая в свое время всю округу. Было у

Ивана Ивановича три сына, справных красавца, все хозяйство ему вели. Но тут пошла кавказская война. Сыновей забрали. И все трое не вернулись. Погиб, правда, только один. Другой там влюбился, женился, остался. А третий на той войне каким-то бизнесом занялся и вскоре сел. Не стало, короче, сыновей. И тут вдруг на ферме появился кавказец, из того самого народа, с которым сыновья воевали, – и свои услуги предложил. Сперва Иван Иваныч его прогнал, но тот снова пришел: жить негде. Стал работать.