Анна Коростелева - Ловушка для снов

Что сделал великий воин Нэнквисс из племени Нэнкикоок, когда ему исполнилось двадцать шесть лет? Нетрудно сказать. Он понял, что должен жениться, и отправился за три дня пути в селение Кагакешши, чтобы посвататься там к первой же девушке, которая согласится на него взглянуть. Как совершилось это сватовство? Ещё того проще сказать.

Это было так. Солнце ещё не успело взойти из-за Слиав Куах, когда Нэнквисс, поистине великолепный в своей праздничной одежде из оленьей кожи, — его единственной одежде, правду сказать, — уже шагал по болотной тропинке с луком за плечами, колчаном на боку и ножом у пояса, направляясь на север. Зачем, спрашивается, было ходить так далеко? Но это же знает каждый ребёнок! Правда, это знает каждый ребёнок в Мэшакквате, а если вы не из Мэшакквата, — а кстати, откуда же вы? — тогда вам, ясное дело, потруднее. Вся загвоздка в том, что Нэнквисс был из народа Выдры, а выдра не может жениться на выдре, потому что выйдет кровосмешение, а кровосмешение — ужасная штука. Поэтому все мужчины-выдры и ходят за тридевять земель в селение Воронов, Кагакешши, когда им придёт желание жениться, и там на коленях умоляют местных девушек, а те воротят от них нос. Но Нэнквисс был так хорош собой, что и описать нельзя, одна его улыбка стоила десяти ниток бус из чёрных раковин и трёх одеял из кроличьих шкурок впридачу, а прямые чёрные волосы, спадавшие ниже лопаток, он заплетал иногда в две косы, а иногда даже и не заплетал. Словом, вы никогда не видели ничего подобного, если, конечно, не видели его самого.

Но являться с пустыми руками к девушке неудобно, а если идёшь свататься, то трижды неудобно, и поэтому, увидев пятнистого оленя, Нэнквисс со всех ног бросился за ним. Это был какой-то странный олень: бежал он вроде не быстро, но догнать его не было никакой возможности. Нэнквисс три раза провалился в болото, пока гнался за этим оленем, однако он был великий герой и не успел ещё весь выпачкаться, когда всё-таки подстрелил его. Взвалив оленя на плечи, Нэнквисс продолжал свой путь и вскоре наткнулся на саму матушку выдру, которая только что поймала в ручье форель и теперь держала её в зубах, и капли стекали у неё по усатой морде. А если матушка выдра полощет в воде свои усы на утренней заре, то это хорошая примета. И Нэнквисс низко поклонился матушке и пожелал ей удачи, а матушка, выронив от неожиданности форель, злобно покосилась на него своими маленькими глазками и нырнула в воду. После этого Нэнквисс подстрелил ещё фазана, но и тут ему пришлось сперва продраться через колючие кусты, отчего он так исцарапался, будто побывал в логове диких кошек. Поимка пары больших лососей с красным брюхом тоже стоила Нэнквиссу немалой доли его нарядного вида. Когда, наконец, он подошёл к Кагакешши, нагруженный подарками, — а можете не сомневаться, что ожерелье, шкурки бобров и гребень из спины черепахи он прихватил с собой, — он выглядел так, словно все три дня пути за ним гнались злые духи.

Собрав сок нужных ягод и нанеся на лицо боевую раскраску, он прошёл через селение Воронов, сложил подарки у входа в выбранный им вигвам и занял ритуальную позу, — десять шагов слева от входа, сидя на пятках, руки крест-накрест, глаза опущены, большой и указательный пальцы левой руки на ремешке колчана, на два пальца ниже правого плеча. Приняв это положение и убедившись, что оно безупречно, он пропел нужное обращение и стал ждать. И я не я буду, если вскоре он не услышал хлопанья полога, который откинулся, и, надо думать, девушка вышла на порог вигвама, а с нею и её родители. Не меняя позы, Нэнквисс назвал себя, своего отца, отца своего отца, отца отца своего отца и дядю по матери и начал нараспев речь, обращённую к девушке и завещанную нам ещё нашими великими предками, ушедшими за Белые Горы настолько давно, что никто и не помнит уже, где эти горы. В этой речи он заверял девушку в своей горячей любви и глубочайшем почтении, и речь эта была хороша вся, и начало её было так же хорошо, как середина, а заканчивалась она так:

«Я никогда не оскорблю тебя, — сказал он. — Я буду защищать твоих детей, твой дом и тебя саму, — сказал он. — Каждый день я буду приносить оленя с охоты; каждую ночь я буду достойно отрабатывать своё дневное отсутствие, — сказал он. — Если же, кроме меня, к тебе сватается кто-то другой, я готов драться за тебя с одним ножом против копья и томагавка. Если ты откажешь мне, прими всё же мои подарки; но если так случится, невесёлым будет мой путь обратно в Мэшаккват, на Слиав Куах».

— А ты купишь мне кожаную юбку и торквес? — спросила девушка.

— Я куплю тебе столько кожаных юбок, сколько ты пожелаешь, и торквес из чистого серебра с сапфирами в сорок каратов, — без запинки отвечал Нэнквисс. Ни одна из девушек обоих племён не носила ничего похожего на кожаную юбку, не говоря уже о торквесе, про который никто не знал, что это такое, но во времена наших предков, ушедших за Белые Горы, этот разговор, безусловно, имел свой смысл.

Всё это время Нэнквисс оставался в ритуальной позе, согласно которой он не должен был поднимать глаз, поэтому видел только башмачки девушки, переступавшей с ноги на ногу, а по башмачкам даже самой красивой в мире девушки, как вы сами понимаете, нипочём не догадаешься, как она выглядит, смотри ты на них хоть год и ещё один день.

Тут родители невесты стали обсуждать гостя.

— Он совершенно правильно раскрашен, — сказал отец.

— Да, я знала его отца, — это тоже был очень достойный воин, и его боевая раскраска никогда не оставляла желать лучшего, никогда.

— Я вижу, что и бахрома на его плаще правильной длины.

— И когда он пел свою речь, он вовремя повышал и понижал свой голос, а это многого стоит. Да, это хороший воин.

Обсуждение окончилось в пользу Нэнквисса.

Тогда, видя, что обряд окончен, Нэнквисс с облегчением полоснул себя ножом по руке и показал всем выступившую кровь, чтобы доказать, что он не злой дух-манито, свой собственный двойник, а живой человек. Теперь он мог встать и поднять глаза.

…Ну, ничего. В конце концов, могло быть хуже. Девушка была, быть может, и не совсем в его вкусе, но если ты настолько разборчив, что носишься везде со своим вкусом, то и сиди один в своём вигваме, и просыпайся каждое утро один под своим облысевшим кроличьим одеялом, если тебе так угодно, пожалуйста. Здесь заканчивается рассказ о том, как Кекиик из рода Воронов согласилась взять в мужья Нэнквисса со Слиав Куах из племени Нэнкикоок.

Кекиик частенько ходила за водой. Как-то раз, когда она вышла из вигвама, перед ней ни с того ни с сего приземлился большой белый аист и всучил ей узелок, который он нёс в своём длинном клюве.