Анна Коростелева - Эоган ОСалливан

На юго-западе Ирландии находится не что иное, как графство Керри. Люди из Керри славятся многим: они умеют вовремя бросить нож в волну, чтобы улёгся шторм, умеют перехитрить морскую селёдку и умеют подныривать под ветер, ибо иначе в Керри было бы невозможно передвигаться. Будучи прирождёнными дипломатами, они ни при каких обстоятельствах не задают прямого вопроса, а выясняют всё, вплоть до местонахождения ближайшей пивной, окольными путями. Жители Керри известны своим любопытством: рассказывают, как однажды человек из Керри добрался из жгучего любопытства до края света, вскарабкался на стену, которая стоит на этом краю, и увидел, что на самом верху стены уже сидит другой человек из Керри, посматривает вниз и болтает ногами. В графстве Керри, да сохранят нас Бог, Мария и святой Брендан от всевозможных недоразумений, сплошь и рядом случаются самые невероятные вещи. Что говорить впустую? Не далее как в 1748 году там родился Эоган О'Салливан.

Рыжий Эоган О'Салливан был уроженцем Керри с головы до пят и заправским ирландцем без единой странности: он не говорил с рождения гекзаметром, не считал никакую выпивку несвоевременной и не испытывал особой любви к англичанам. Но по сравнению с другими ирландскими поэтами, как их обыкновенно описывают, он обладал рядом черт поистине необъяснимых. Достаточно сказать, что он в жизни не беседовал с призраком королевы Медб, выходящим по ночам из холма Круахан, и после смерти вовсе не продолжал слоняться там и сям, попадаясь людям на глаза по всему Мюнстеру. Про Эогана даже сам Падди Мёрфи, накачавшись виски до скотского состояния, никогда не смел утверждать, будто тот не умер, а обернулся белым лебедем и улетел. На могиле Эогана так никогда и не выросло розового деревца; то же, что на ней выросло, мы лучше уж не будем здесь обсуждать.

Происходя из королевского рода, Эоган провёл всю свою жизнь, странствуя и нанимаясь подёнщиком на случайные фермы. Он косил луга, резал торф, дробил камень для постройки дорог, вбивал в юные головы латынь и древнегреческий, и всё это он делал без рвения, а так, чтобы не подохнуть с голоду. Своим родным языком он имел при этом ирландский, хотя при случае мог пошутить и по-английски. Нужно было родиться католиком на юге Ирландии и лучше всего - в XVIII веке, чтобы нажить столько неприятностей разом.

В Керри подозревают, что, чтобы иметь поэтический талант, надо быть от природы рыжим. Рыжий Эоган О'Салливан был одарён поэтическим даром в высшей степени, в смысле, шевелюра у него была рыжая, как шкура у лисы, глаза же соответствовали фамилии. А если знать ирландский не на шутку и впридачу думать головой, легко сообразить, что "О'Салливан" означает "черноглазый", вернее, "потомок черноглазого", но чёрные глаза - это такая вещь, которая без труда переходит по наследству. Дом, где родился Рыжий Эоган, не так давно был растащен на камни для изгородей, так что не осталось от него и следа. Дом был самый обычный, с полом вровень с землёй, зеленоватым валуном на месте порога и черепичной крышей, и сложен был из серого камня Слиав Луахра. Рыжий Эоган был распутник, каких свет не видывал, ветреник и волокита, за словом в карман никогда не лез, на ходу подмётки рвал и чудом прожил тридцать шесть лет, пока слуги лорда Баркли не проломили ему в драке голову каминными щипцами за сатиру, от которой лорду сделалось жарко, жене его - дурно, а всем остальным - неудобно. Дом, в котором умер Рыжий Эоган, прометавшись пару месяцев в бреду, ирландцы, откровенно говоря, тоже успели уже разобрать на камни и сложить из них изгороди, ибо хотя в Керри и немало поэтов, но ещё больше овец, и если не сложить от них изгороди, они съедят всё подчистую.

Во всё время недолгой жизни Эогана О'Салливана в стране действовали крепкие законы, называемые в народе na Péindlíthe [1] Карательные законы (ирл.) . По ним выходило, что, если ты католик, то, попав в суд или другое приличное место, ты не мог там не только громко чего-либо требовать, но даже тихо просить. Права католиков ограничивались одним: правом быть повешенным на свободном в данный момент суку. Таким образом, ирландцы, которые в силу злой прихоти судьбы и врождённого упорства сплошь католики, были гвоздём в пятке многострадальной Британии. Католик не мог занимать никакую государственную должность, ни, само собой, заседать в Парламенте, раздражая всех вокруг своим католическим видом. Католик не имел права заключать торговые сделки, - это англичане позаботились о его душе на случай, если к нему пристанет дьявол со своим обкусанным пергаментом на предмет контракта. Католик не мог быть учителем, было запрещено преподавание и устройство частных школ на дому; почти всё, что делал в своей жизни Эоган О'Салливан, было безусловно запрещено. Наконец, католик не имел права хранить оружие и держать лошадей, потенциально пригодных для строевой службы, ибо для чего ирландцу оружие, ясно как день. Древние ирландские кланы, освобождённые от излишних хлопот и обширных земель, расселились там и сям по лачужкам, отчего и вышло, что Эоган, предки которого правили не одним королевством, порой не имел запасной пары приличных штанов. Католическая служба была запрещена, поэтому священника приглашали на дом, и служба велась в обстановке глубокой конспирации, что уже само по себе завлекательно. Единственная вещь, которую католик мог сделать честно и открыто, - это завербоваться в британскую армию, где ему особенно долго в зубы не смотрели, а платили пару гиней и вносили в список его неудобоваримую ирландскую фамилию, чертыхаясь и покряхтывая. Именно это и проделал однажды Эоган О'Салливан: он прибежал бегом в казармы портового города Корка и быстренько завербовался раньше, чем сам успел понять, куда, так как за ним гнался с ружьём, обещая вышибить ему мозги, разъярённый отец его ученицы, которой Эоган пару месяцев перед тем преподавал древнегреческий, и результаты этого не замедлили сказаться; но, как бы там ни было, в руках у преследователя было ружьё, а голова Эогана была единственным его достоянием. На другое же утро Эоган в составе какого-то полка отплыл в Америку, где шла война за независимость, то есть ирландские подразделения, сформированные во Франции, дрались против ирландских же частей, навербованных англичанами. Ирландцы, как известно, всегда дерутся друг с другом, так как им нельзя подобрать достойного противника. Рыжий Эоган улизнул оттуда так скоро, как только смог, ибо был воплощением легкомыслия и не чувствовал личной ответственности за целостность Британской империи.

Всё, что учёные по сию пору изучают как наследие Эогана О'Салливана, - это, во-первых, пара чулок, которые были отданы в починку Кэйт Ни Лири и которые она удержала у себя за неуплату, a во-вторых, листок из манускрипта Ирландской королевской академии от ноября 1770 года, где на обороте написано в весьма небрежной орфографии: "Прошу и умоляю просвещённого читателя не ставить мне в вину мой почерк, ибо виноват в этом не я, а скорость руки и тревога сердца и ума, которая меня терзает.