Анна Коростелева - Александр Радищев

С тем Кутузов хлопнул дверью. Однако вскоре вновь засунулся и спросил:

- Деньги есть?

- Три рубли, - отвечал Радищев, выворачивая карманы. Вчерашний дебош давал себя знать.

Кутузов плюнул и скрылся.

В доме Елагина проживал о ту пору великий маг и магистр всех тайных наук Каглиостро, который очень ловко показывал фокусы, учил своих адептов варить золото и будто даже сам варил какое-то варево, запах от коего был гораздо силён. Вскоре он сбежал из Петербурга от кредиторов, и честью уверяем, что оный Каглиостро не имеет ровно никакого отношения к нашему повествованию.

Перехватывая у камердинера сапоги, пока тот ещё сильнее не запачкал, возя по ним щёткой - чёрт знает, откуда и берутся такие щётки! - в одной этой щётке больше грязи, чем на всей Невской перспективе, - Радищев успел уловить вылетевшее из уст того вместе с перегаром твёрдое сужденье:

- Вот вы что хочешь говорите, Александр Николаевич, а Бога нет!

Радищев так и сел, не зная, смеяться ему или плакать. Сапог, однако ж, не забывал, натягивал.

- Вот хоть вы мне про метемпсихозу, хоть те-ле-о-логическое доказательство, - а я одно скажу: нет!..

- Зачем же про метемпсихозу? - вытирал слёзы смеха Радищев. - Я тебе так скажу: ты же чувствуешь сам, что не то что-то городишь, аль нет?

Камердинер мрачно примолк.

- Ну, коли это... как на духу сказать... чувствую.

- Да кто тебе сказывал, что Бога нет?

- Поручик Чернышов вчерась в трактире у съезжей.

- Нашёл и место!

- Так есть, что ли, Бог-то?

- Не сомневайся, есть и на тебя сейчас смотрит. В упор рассматривает.

- Господи, барин, как вы меня утешили!.. Как утешили!.. Да я... я к вашему возвращению протрезвлюсь! Не верите?

Радищев, подавляя улыбку, выскочил за дверь, на бегу заворачивая обшлага и поправляя шляпу. Резкий весенний ветер пронизывал до самого сердца. Фиалки, купленные на бегу, он согревал дыханьем.

За неверность вне себя

Я, сердясь, бываю,

Но увижу лишь тебя -

Всё позабываю,

Я не помню в оной час

Своея досады,

И во взорах милых глаз

Я ищу отрады.

Напевая куплеты, Радищев хлопнул калиткой, сбежал по лесенке и зашагал к Гостиному двору, где у него назначена была любовная встреча.

В одно прекрасное утро Радищев посмотрел на себя в зеркало, промыл глаза, выпил рюмку водки, чего обычно был противник, надел перчатки посвежее и поехал свататься к Анюте Рубановской. Она жила в Милионной улице, в башне заколдованного замка, и охранялась Сциллой и Харибдой - хлопотливой матушкой Прасковьей Фёдоровной и ещё тётушкой Глафирой Львовной, из-за которой Радищеву на всех почти балах приходилось измышлять головоломные какие-то трюки, чтобы остаться с Анютой наедине. Однако в том он преуспел, и услышав наедине от неё слова, необходимые для того, чтобы почитать себя счастливым, счастливым себя вовсе не почёл, а продолжал добиваться буквально ещё и руки, коль скоро ему уж отдано сердце. Шансы его были весьма тоскливы: обер-аудитор, 250 рублей в год жалованья, никому не нужное первоклассное юридическое образование, и в кармане пауки паутину свили.

Маменька разглядывала в лорнет, морщилась. Такие черты лица, при его глазах, - интересен безумно, с этакой внешностью толку не будет, а будут беспрерывные попойки, гулянки, карты...

- В жизни в карты не игрывал и намерения не имею, - твёрдо сказал Радищев.

Маменька Анютина задумалась на мгновение, как это он угадал её мысли, и продолжала рассуждать сама с собой. Ежели этот сюртук у него лучший, а, верно, лучший должен быть, коли теперь надел, то ясно, что кто денег ищет, тому в другом месте поискать надобно.

- Богат никогда не буду, как иные, которые путём скромной домашней экономии при четырёхстах рублях жалованья 12 тысяч в год проживают, - усмехнулся Радищев. - Да ведь зато и в тюрьму не сяду, посудите сами.

Маменька вновь задумалась, каким образом мысли её так подхватываются на лету, перебрала все надежды свои и за кого она Аннушку прочила отдать, а партии были сериозные...

- Да ведь Аннушка счастлива только за мной будет, - сказал выжидательно Радищев.

"Странный какой-то разговор у нас выходит", - мелькнуло у Прасковьи Фёдоровны. И она махнула на всё рукой. Вызвали Аннушку из дальних комнат, вызвали Глафиру Львовну, иконку сверху достали и от пыли обтряхнули, Радищев Аннушке ручку подал и увлёк её вслед за собой на колени, и матушке только и оставалось, что благословенье произнесть, после чего жениха мигом из дома выдворили, чтобы наговориться, наплакаться, перетряхнуть приданое и обдумать - каким же это чернокнижным способом, однако, она на оный брак согласилась?..

- ...А всё ж таки я вас доехал! - торжествующе сказал Радищев, оборачиваясь от дверей.

- А хорошо мне в этом капоте, да?

- Да ты столь же хороша и без оного.

- Отчего ж без оного? - заволновалась жена. - Ах, Боже мой, да ты... да кто просил тебя поправлять мой туалет! Я вот что: ты помнишь ли песенку, что пели давеча у Херасковых? Про пастушку? На высоком бережке, у глубокой речки...

- На зелёном на лужке стереглись овечки, - вкрадчиво проговорил Радищев.

- Спиши мне слова.

- Поскользнулась на бегу, я не знаю точно, как упала на траву - вправду иль нарочно. Пастух её поднимал, да и сам туда ж упал.

- Ты выдумываешь, такого не было.

- Ещё как было. И что сделалось потом, я того не знаю, - я при деле при таком мало примечаю... Только эхо по реке... отвечало вдалеке.

- Не надо щекотать меня!.. - визжала жена. - Оставь сей же час меня щекотать!..

- Я от любви, - не вполне внятно отвечал Радищев.

- Я от твоей любви больше ни на что времени не имею! Ай!

- Анютушка, отчего столь много хитрых крючков у некоторых на одежде?

- Оттого, чтоб к ним не лезли!.. Чтоб им покой бы дали... Чтобы... О! о! о!..

В стенах Коммерц-коллегии, под портретами каких-то замшелых деятелей в буклях и в брыжах, царили тени и глухой полумрак. Воронцов расхаживал нервически, чертя диагональную линию от канделябра в образе Нептуна и до стола обратно. Он вызвал к себе мало ему известного коллежского асессора Радищева и хотел посмотреть ему в глаза. Ах, да не посмотреть. Плюнуть он хотел ему в глаза.

Радищев вошёл, полупоклон обозначил, остановился у дверей.

- Чего-чего, милостивый государь, а подкупа у меня в департаменте никогда не было и не будет! - сорвался Воронцов сразу в крик, что в иных случаях помогало.

- Что вы, ваше сиятельство, словом "подкуп" разумеете? - спросил Радищев сосредоточенно.

- Я разумею вот что: когда весь департамент год занимается делом пеньковых браковщиков и наконец дело это близко к завершению, выныривает какой-то асессор, невесть откуда к нам месяц тому перешедший...

- От генерал-аншефа графа Якова Александровича Брюса, - мягко уточнил Радищев.