Анатолий Азольский - Афанасий

Значит, приперло, грубо говоря. Проклятый возраст, и, как выразилась однажды Люська, бабе за сорок уже надо приплачивать, чтоб затащить к себе мужика. Полет стервятницы над щиплющим травку кроликом; похотливого трепета крыльев и выпущенных когтей пока никто не видит.

Кроме Белкина, измышлявшего планы, как подрезать крылья хищнице и как выдернуть из лап ее острые и загнутые когти. Наставлял Карасина, предостерегал, нашептывал. И с нетерпением ожидал пикирующего виража ястреба, потому что верил в свои теории. Один из сменных энергетиков уволился, Белкин стал чаще появляться на заводе, крутился около начальника подстанции, знал уже, что Овешникова роется в бумагах отдела снабжения, выискивает, куда запропастился трансформатор из подвала, его ведь на руках за проходную не вынести всему отделу главного энергетика.

Вдруг она вызвала Карасина к себе, но речь пошла не о проданной на корню маломощной подстанции.

О косинусе фи говорилось.

Подстанция — это камера, которая не должна оставаться без внимания, в ней ничего не должно быть запретного, к чему немедленно прицепится охрана и учинит шмон, горизонтальный, вертикальный и поперечный.

Карасин поэтому обходил подстанцию дважды на дню, отмечал все изменения, запоминал все показания приборов, выводя в уме некую среднюю величину, и давно уже заметил, что стрелка на косинусомере почти постоянно держится на цифре 0,96. Косинус Y (фи) определяет соотношение двух видов электроэнергии, двух составляющих ее, активную и реактивную, и самым выгодным, полезным для производства, где много станков, является число, равное 0,96. То самое, за которое борются предприятия, сущее проклятье главных энергетиков, ибо оно почти никогда не достижимо, но — что удивительно — само собой, именно на этом заводе, красовалось на косинусомере без всяких посторонних усилий. В обязанности дежурного по подстанции входил пункт: «Поддерживать косинус фи в пределах, установленных приказом главного инженера № 132 от…», для чего против столика дежурного поместили на щите реостат, менявший косинус, и поскольку стрелка держалась неизменно и не шелохнувшись на 0,96, к движку реостата никто не прикасался, движок запылился, что и обнаружил однажды Афанасий, задумался, спросил у Белкина, а где журнал замеров этого косинуса, после чего оба уставились друг на друга и расхохотались, довольно потирая руки. Бросились искать проектную документацию, нашли: завод, оказывается, проектировался в Ереване, где ни одного хорошего инженера не было и быть не могло. Но, наверное, именно поэтому — результатом какой-то ошибки или казусом, подобным вещанию армянского радио, — все энергопотребление завода оказалось идеально правильным, косинус, равный 0,96, был изначально заложен не только в проектное задание, но и во все схемы электропитания. Был он как соотношение пота и эффективности мускульного труда — такое сравнение не могло не прийти в голову.

Срочно завели журнал измерений этого косинуса фи, задним числом подтвердили: с начала этого года дежурные ЦРП неукоснительно следили за правильностью распределения энергии. В сейфе главного инженера нашлось и постановление СНК от 1940 года, подтвержденное в дальнейшем приказом по министерству о поощрении работников за соблюдение ими нормы косинуса. Ахнули: 75 % тарифной ставки или оклада по должности за месяц — сумма, превышающая все ожидания. Не могло того быть, чтоб бывший главный энергетик, хапуга, как уже выяснилось, не припал к этому источнику денежных средств. Узнали: припадал каждый квартал, себе присваивая премии, полагавшиеся дежурным по ЦРП, сменным энергетикам и начальнику подстанции, которого еще не было в штате; предположили, что, возможно, потому и не брал с улицы главный энергетик никого на подстанцию, чтоб грамотный, как Карасин, начальник подстанции не подставил ладошки под денежный ручеек. С кем-то все-таки он делился, иначе бы всю эту аферу кто-нибудь да разоблачил.

Тут же Карасин написал докладную с просьбой, более похожей на требование, — поощрить электриков, причастных к столь ощутимому и благоприятному для завода результату! Прилагался список тех, кто достоин премиальных. Себя и Белкина он, конечно, не забыл. Более того, для ускорения всей процедуры поощрения в списке значилась и Ю. А. Овешникова. Папка с докладной, показаниями косинусомера и списками пошла на 5-й этаж.

Телефонный звонок — и Карасин предстал перед Овешниковой. Вошел, оставив без внимания метнувшийся на него взгляд черных глаз; какая-то детская боязнь была в глазах взрослой женщины, которую к тому же не напугать уже ничем; при Овешниковой короткие замыкания отключали завод — и действовала она безошибочно, смело, это поняли все электрики.

Подняла глаза на Карасина. В них была непонятная тоска.

— Меня в отделе кадров ознакомили с вашей биографией, таковы уж, извините, правила на наших предприятиях. Вы битый, что называется, человек. И поэтому легко догадаетесь, какой тихий визг поднимется в бухгалтерии, когда вам и всем в этом списке — меня обязательно вычеркните, иначе затаскают по разным кабинетам, — когда девяти человекам станут платить почти вдвое больше. Вы прослывете жуликом, пройдохой, ловкачом, еще кем-то… Решим так. — Она откинулась на стуле. — Почти одновременно с приказом директора о выплате премий за косинус появится и мой приказ — о снятии со всех электриков, в директорском приказе перечисленных, половины премиальных за… за какие-либо провинности в несении дежурств и так далее. Вы не подскажете, в чем вас обвинить? За что наказать?

— Алкоголь.

— Это опасно. Скажется когда-нибудь.

Голос ее изменился, стал каким-то домашним, что ли… И по телу Карасина пробежал озноб, но теплый, некое физиологическое ощущение, будто вина хорошего выпил. Или так: ласковое поглаживание женской рукой мужского тела, чем-то напоминающее детство, купание в жестяной ванночке, смех мальчика, издалека доносящийся, укоризны матери, — у Карасина голова закружилась, но глаза уже подметили элементы разгаданного поведения Овешниковой: женщина вдруг покраснела и суетливо разворошила бумаги на столе, искусно изображая ситуацию, когда она якобы боится слов мужчины, которые вот-вот прозвучат, его шага в сторону двери, поворота ключа в замке и…

Стала прежней, жесткой. Сказала вдогонку:

— Зимний, повторяю, вернуть я вам не могу, а в Смольном все те же люди…

Он вышел, процедив мат, — настолько противной и знакомой показалась сцена, грубо сляпанной, рассчитанной на дурачка, и как ей-то, бабе чересчур опытной, не догадаться, что уж его-то на мякине не проведешь. Знакомый тип, сколько у матери перебывало таких; 41 год, последняя осень женщины, тянущейся к давно миновавшей поре плодоношения, увядающая кожа, блекнущие глаза, походка грузновата, однако же — таится огонь, покрыт налетом серой золы, но подуй — и вспыхнет, чего она и боится, потому рядится под старую бабу, а если косметики употребить немного, если юбку чуть повыше… Но чтит старое советское правило, которое нарушил Карасин там, на фабрике, отчего и пришлось увольняться, презрел вековой принцип: на работе — ни с кем!