Сухбат Афлатуни - День сомнения

Иблис же, потерпев неудачу, не упокоился, не утих, но, напротив — разъярился и закричал. И, получив совет из Книги Каверз, второй раз вылетел из-под земли под крылом мухи. И плюнул на прошмыгавшую мышь, и от того та забрюхатила чумой, и чума, едва явившись из мышьей утробы, разнеслась по стану Малик-ханову, и заморила и землекопов и рудознатцев, и придворных и кравчих, и лютнисток. Один Малик-хан схоронился, ибо усердно молил Бога о сей милости. И молодой охотник его, именем Акчур, уберегся, ибо в дни чумы отлучился на охоту.

Иблис же, не утешившись, не умягчившись, явился к двум отошедшим царям в виде девы соблазнительной и подстрекательной, и, будучи замечен, но не разгадан, лег с каждым поочередно и купно, и в дымище блудном в образе девы прокричал: „Не возвращайтесь к Малик-хану, который умер от чумы. Лучше захватите его царство и поделите между собой, и получите больше каменьев, наложниц и другого [добра]“. Обрадовались цари такому наущению, ибо забыли помолиться и не держали поста. Так и поступили.

Иблис же, не наевшись лиходейства, не напившись каверз, снова прилетел в Великий Город и оборотился Придворным. И снова подполз к левому уху Ирод-хана, и нажужжал в него клеветы, и развернул перед левым глазом Ирод-хана картины смутительные, и поманил левой его рукой четырех всадников, мощных, на зло расторопных, для причинения Малик-хану гибели. И четверо мощных, на зло расторопных, Иблисом невидимо подгоняемых, бросились на коней своих и полетели на поиски, наполняя вселенную топотом и смехом.

…топотом и смехом».

Триярский снова вздрогнул. Показалось…

Нет — только показалось. А где черепашка? Ага вот, за чашку спряталась. А Хикмат ждет. По его многоступенчатому носу ползет мураш. Нет, все нормально. Нормально..

— Ты скоро? — Мураш перевалил Хикматову переносицу и запутался в бровях.

Малик-хан же, оплакав с Акчуром убитых чумою, отошли немного от того нечистого места и стали ждать каравана с подмогой. Быстро, однако, истекли все припасы их, и Акчур удалился на охоту. Пробыв на охоте день, вечером возвратился, неся за плечами подвижный мешок. Едва развязал его — явились из мешка черепахи; одна же величиной своей превосходила прочих и имела некий нарост на круглой броне своей в виде царского трона. Эта-то черепаха приблизилась к Малик-хану, изъявляя неповоротливым телом почтение и вежество.

— Приветствую тебя, о Малик-хан! Я — черепаший князь Дурбек, в мешке томятся придворные мои, захваченные хитроумным охотником. Прошу пощадить нас, и мы вознаградим тебя пищей, мягкой и сочной, и поможем отыскать те подземные камни, что в темноте свет производят. Ибо мы — стражи этих камней.

Услышав благородную речь, обрадовался Малик-хан, и, воздав черепашьему князю ответные почести, поклялся не посягать ни на него, ни на его племя. А Дурбек-черепаха тотчас приказал освобожденным своим визирям распорядиться об угощении Малик-хана и проворного Акчура. И вскоре — что удивительно, ибо черепахи славны своей неспешностью, — явились яства. Были тут и калья шоми из толченого мяса, смешанного с растертым в порошок горохом, и сушеный персик чаузканд, начиненный сахаром и толчеными фисташками, и халва каобал газал в виде оленьего копыта… (значительный пропуск).

…Дурбек же сказал Акчуру: «Не спеши, о охотник! Ты — знаток лесов и товарищ степей, но мы сейчас под землей. Забудь наверху свою гордыню, исполнись предусмотрительности». И еще: «Знай, что Иблис, решивший вредить соединению двенадцати колен сынов Якуба ибн-Исхака, наколдовал вокруг тех двенадцати камней, о которых ваши отцы наказали вам: „Ищите, о дети!“, множество подобных, из которых иные — ядовиты для ума, и отравляют его безумием. Лишь мне и моему племени ведома наука отличать безумящий камень — от небезумящего, и истинный из двенадцати — от ложных, Иблисом и его родом изготовленных».

Согласился с этой речью Акчур, но едва вплыл он на спине Дурбека в пещеру, полную камней, светом сияющих, потемнел рассудок Акчура, померкла предосторожность его. Стал он хватать сияющие, жемчугу подобные камни, не слыша мудрых слов спутника своего Дурбека. И чем больше камней собирал несчастный, тем больше закатывалось солнце разума его. И вот, спрыгнул он в воду, и бросился, сжимая добытые камни, прочь от Дурбека и увещеваний его. Лик Акчура наполнило безумие, уста запылали улыбкой. Разорвав на себе кафтан, принялся безумец плясать, воображая себя богачом и царем.

Опечалился Дурбек и прибегнул к единственному средству во спасение разума Акчура — призвав сына своего, принес его в огненную жертву. Разум Акчура сразу очистился, и устыдился он жадности своей и непредусмотрительности. Пал он перед Дурбеком, и раскаялся, и велегласно рыдал о прощении. А Дурбек плакал, ибо вспоминал о сыне. Сказал: «Ради безумия и исцеления твоего, дети твои, Акчурина рода, будут стихослагателями». Затем Акчур, по советам Дурбека, отыскал три подлинных камня и удалились из подземелья.

Четверо же всадников тем временем кружили, как самцы волков, вокруг, и Иблис был среди них пятым, кричащим: «Ждите! Ждите!». И едва вышли на лицо земли Дурбек и Акчур, возликовали всадники, и устремились, и окружили, посмеиваясь. И сказал Иблис, подыгрывая себе на бамианской лютне:

— Здравствуй, о Дурбек! И ты, Акчур! Не желаете отдохнуть, еды покушать, питья попить?

С этими словами всадники оголили клинки свои.

— Ты, Дурбек, отец бессердечный, сына своего единственного на огне убивший, не желаешь ли его мяса отведать? Как мог ты, великая черепаха, Малик-хану и Акчуру в рабство-услужение устремиться? Неужели из одного того, что ты черепашьего, а они — человечьего племени? Слушай! Я могу своей подземной властью обратить тебя в человека, а твоему роду даровать то царство, которое здесь явится. И будешь и ты, и семя твое о двух ногах, и владетелями города дивного, воспетого поэтами-охотниками, от семени Акчура произведенного. Возвеселись, забудь о сгоревшем сыне, и будет у тебя множество сыновей двуногих. Если же «Нет!» посмеешь произнести и камни не поднести мне, четыре всадника, Ирод-ханом пожалованных, убьют вас до смерти. Решай же!

И затуманилось сомнением сердце Дурбека, глубоко под панцирем скрытое, и воскликнул он: «О, день сомнения!»…

— А где продолжение?

Наркоз чтения улетучивался: навалилась музыка, закашлял саксофон, завертелись над оттаявшими зеркалами чьи-то новые спины, пятки и лица… Хикмат дожевал остаток котлеты:

— Подожди, будет продолжение… — Мураш, наконец, выпутался из дикорастущих Хикматовых бровей и катапультировал в пиво. — Извиняюсь, брателло, ты арестован.

— За что? — медленно спросил Триярский.

— По статье Закона. А по какой статье… какого закона — предложи сам, ты же юрист, а!