Эльвира Барякина - Ж. Замечательных людей

Мама плакала потому, что это нечто особенное, непередаваемое словами: твоя дочь — самое дорогое существо — вдруг понимает , как ты ее любишь. Потому что сама начинает любить точно так же — безумно, безотчетно, первобытно.

Мама рассказывала, что каждый день молится о нас с Лелей. Не Богу — а всему миру, и нам тоже: «Доченьки мои! Пусть у вас все будет хорошо!»

У мамы не одна, а три жизни: это от нее уходили мои мужчины, это у нее в почках обнаружили камни. Мои книги, Лелина вера принадлежат ей без остатка.

— Все поменяется, — сказала мама. — Ты будешь смотреть на ребенка, на свои руки, на ваше отражение в зеркале: «Неужели это я сделала? Как? Я же не умею!» А ответа нет: ты просто понимаешь, что создала чудо из небытия.

Государства, мужчины, карьера, красота — все проходит. А материнство — это навсегда, что бы ни случилось.

— Мам, дети — это счастье?

— Нет. Счастье — это свобода и покой; дети — это любовь. А если любишь — ни свободы, ни покоя не будет.

Все вернулось к инь и ян — двум изначальным противоположностям, связанным в одно целое. Любить — жить для других. Быть свободным и спокойным — жить для себя.

Рука правая, рука левая: отними любую — будешь инвалидом.

Только рядом, дополняя и уравновешивая, — дракон и тигр, идущие по кругу.

НОВЫЙ МИР

27 августа 2007 г.

Две недели назад Люси подошла ко мне:

— Мне нужен отпуск.

Я посочувствовала:

— Что, совсем Ронский-Понский достал?

— Нет. Моя подруга Анна приглашает меня в археологическую экспедицию в Мексику. Это заброшенное индейское поселение в пустыне. В шестнадцатом веке его жители вымерли от оспы, а дома очень хорошо сохранились. Их нужно раскопать.

За окном палило калифорнийское солнце; воздух над асфальтом колыхался от зноя…

— Вставать будем в пять утра, чтобы успеть поработать до солнцепека, — мечтала Люси. — Кругом кактусы, небо высокое-превысокое… Недавно там на раскопе нашли золотую подвеску…

В ее глазах горели отблески сокровищ, а в моих — разве что отсвет монитора. Я в такую жару даже за хлебом съездить не могу.

— Отправляйся, конечно, если тебе надо.

Я чувствовали себя старее, чем самый древний скелет на индейском кладбище.

Вскоре Люси уже была на раскопе. В лагере кипела жизнь: техники возились с образцами, рабочие подготавливали инструмент, на кухне шаманила повариха Камил — огромная женщина-баобаб.

Начальник экспедиции Сандро потащил Люси по своим владениям.

— Здесь был храм, — показал он ей квадратную яму. — А вон там — амбар; дальше по улице — остатки жилого дома.

— А где у них тут ювелирный магазин? — улыбнулась Люси.

Сандро укоризненно покачал головой.

— Изделия из драгоценных металлов, как правило, обнаруживаются на покойниках. Но мы не разрешаем новичкам копать могилы. Твое место будет на деревенской помойке: там тоже весьма интересные находки попадаются.

Во время ужина Анна представила Люси будущих коллег:

— Это наш археобиолог Дэвид, — шепотом объясняла она. — Умеет жрать саранчу и пить из лужи. Говорит, что так делал Иоанн Креститель. Это компьютерщик Самуэль. Если тебе нужен лак для ногтей или тушь — обращайся.

В том же духе были охарактеризованы техники, рабочие и начальство.

В этот момент к кухне подошел белокурый ангел в майке с надписью «Иисус Христос — супер-звезда». Люси перевела взгляд на Анну. Та выкладывала из макарон слово: «Забудь».

Подъем в лагере объявлялся с помощью матюгальника. Овсянка на завтрак, чашка паршивого кофе из бачка… Так до конца и не проснувшись, Люси полезла за остальными в раскоп, где находилась индейская помойка.

Джентельменам выдали по лопате, а леди — по совку и кисточке.

Собираясь в экспедицию, Люси втайне надеялась, что среди археологов можно встретить приличного парня. Но даже ангел Марио оказался не на высоте.

Сначала никто не мог понять, почему он брезгует стряпней Камил и при этом остается жив- здоров.

— Святым духом питается! — восторгался археобиолог Дэвид.

Вскоре оказалось, что запасы «святого духа» лежат где-то в тайнике среди кактусов — ангел припер их из дома и надежно спрятал от общественности. Каждый вечер Марио застегивался в палатке, включал мощный фонарь и на виду у всех устраивал театр теней: жрал тушенку и пил кока-колу.

Сандро с Камил ездили за продуктами раз в неделю. Археологи радовались их возвращению до поросячьего визга. Макароны — о-о-о! Сухое молоко — а-а-а! Ящик мороженого — экстаз!

Но однажды джип Сандро не вернулся. Солнце зашло; по лагерю поползли тревожные слухи. Начальство нас бросило? На него напали бандиты и отобрали наше мороженное? Черная оспа? Марсиане?

Сотовой связи не было. До ближайшего города 30 миль пешком. Из имеющихся продуктов — мешок риса, ящик консервов и упаковка перца красного жгучего. Воды — три канистры.

По утру на работу никто не вышел. Посовещавшись, народ решил выставить на холме часового — следить, не появится ли начальство. Но прошел день, другой, а от цивилизации не было ни слуху, ни духу.

На третьи сутки на горизонте показался вездеход. Археологи принялись махать белыми платками.

— Э-эй! Стойте! Спасите нас! — вопил в матюгальник ангел Марио.

Вездеход остановился. Когда пыль осела, из него вылез человек в шортах.

— Наше почтение! — сказал он. — Меня зовут Хосе Антонио.

На вид ему было около тридцати лет: смуглый, черноволосый, с головы до пят расписанный татуировками неприличного содержания.

Взяв из рук Люси бутылку с водой, Хосе Антонио жадно напился.

— Спасибо тебе, родная. У вас еще попить не будет? А то у нас даже пиво кончилось.

Он не договорил. Вездеход взревел и умчался прочь.

— В бога душу-мать!!! — завопил Хосе Антонио. — Они ж меня бросили, собаки моторные!

Он оказался переводчиком, нанявшимся к американским ботаникам, которые приехали изучать пустынную флору. До поры до времени служба его протекала гладко, но, к сожалению, Хосе Антонио понравился жене клиента.

Археологи настолько прониклись историей Хосе Антонио, что даже скормили ему тарелку риса.

— Так чего вы до людей-то не доберетесь? — спросил он, облизав ложку.

— Днем идти страшно: тут солнце жарит как в аду. А ночью дороги не видно, — объяснила ему Люси.

Хосе Антонио оглядел ее плотоядным взглядом.

— Ну, мы, собственно, никуда не торопимся.

Хосе Антонио определили в палатку Анны и Люси.

— Спать буду посередине! — заявил он. — А вы, девочки, меня грейте.

Но спать он, разумеется, не собирался. Едва сгустилась тьма, Хосе Антонио раскинул руки и стал искать любви.

— Пшел на хрен! — шипела Люси, натягивая спальник себе на плечо. Любвеобильные переводчики никогда не внушали ей доверия.