Анатолий Афанасьев - Командировка

Капитанов, Шацкая, Прохоров, Давыдкж, сам директор Федор Николаевич вот с кем он имел дело. Все они, по мнению Мальцева, люди благородные, деликатные, знающие, исключая настройщика Викентия Давыдюка, рвача и выжигу, пославшего однажды тишайшего Мальцева к едреной бабушке. Мальцев ходил жаловаться на грубого настройщика его начальнику и получил от ворот поворот.

«Сволочь, Мальцев!» — повторил я перед зеркалом в ванной, разглядывая свое симпатичное лицо, по которому точно несколько раз с нажимом провели напильником. Малость его подтесали. С такой физией, по совести, следовало бы отсиживаться дома с недельку, чтобы не пугать прохожих, но у меня такой возможности не было. Поэтому я тщательно промыл следы побоев марганцовкой (отчего царапины засияли, как отлакированные) и отправился завтракать в буфет.

Только вошел, полный скорбных дум, и — надо же! — из-за углового столика приветливо машут мне руками и вилками Юрий, Зина, Шурик Кирсановы, вчерашние пляжные знакомцы.

— Сейчас! — кивнул я и проследовал к стойке.

Там — кустодиевская красавица в томной позе. Кофе, лимон, порция курицы, ватрушка. Пожалуйста! Красавица очнулась, увидев близко мой суровый лик, зашустрила перед кофейным агрегатом с необыкновенной торопливостью, уронила ложку на пол, подняла и, сдунув пыль, звякнула мне на блюдечко. Спасибо!

— Ах! — воскликнула Зина Кирсанова, когда я подсел к ним. — Что же это с вами случилось, Виктор Андреевич? — мягкость непритворного сочувствия, окрик мужа: «Зина!»

— Упал, — объяснил я, опасаясь Шурика, который слез со стула и, кажется, собрался обследовать меня каким-то особым способом. — Вывалился из такси.

Такой казус. Стал высаживаться, а он дернул.

— Вряд ли, — усомнился Шурик, трогая мое ухо. — Непохоже, дядя Витя. Если бы вы упали из машины на песок, то все царапины были бы в одну сторону.

— Шурка, згткнись, — Юрий Кирсанов мне солидарно подмигнул, и я ему в ответ подмигнул.

— Бывает, — солидно сказал он. — Страшное дело эти лихачи. Самые адские водители. Вы заметьте, где авария — в девяноста случаях из ста обязательно замешан таксист. А где его нет, значит, удрал. У них же план, спешат.

— Вы, конечно, на пляж? — спросил я, расправляясь с куриной грудкой.

— Куда же еще, — с горечью отозвался Юрий. — Больше некуда.

— Поедем, если хочешь, на экскурсию, — предложила Зина плаксивым голосом. Видно, не новый был разговор.

— Куда на экскурсию, куда?

— Куда люди, туда и мы.

— Так уж ездили раз! — Ко мне: — Представляешь, набили автобус битком и ну три часа мотать по проселкам. Душно, жарища. Привезли к какой-то часовне. Походили вокруг, поглядели, как дикари.

Такие часовни в России в каждой деревне. Силос там хранится большей частью. Три часа на колесах, по жаре, бензином воняет, чтобы полюбоваться на часовню обваленную. — К жене: — Поедем! Почему не поехать. Каждый день будем ездить, там еще кирпич под забором лежит, ты его не рассмотрела.

— Вот, пожалуйста! — обратилась ко мне Зина. — Все ему не так, все не нравится. А что надо? За столько лет первый раз отдыхаем по-человечески, а он нервы треплет и себе и нам. Скажите хоть вы ему.

Что я мог сказать?

У человека цех который день без присмотра, а его везут часовней любоваться. С ума сойдешь.

Из-за стола мы поднялись все вместе.

— Сейчас к нам зайдем, Виктор, — сказала Зина.

— Зачем?

— Припудрить надо ваши синяки и шишки.

— А-а?

— Надо, надо! — согласно закивал начальник смены. Чуть приотстав и придержав меня за локоть, добавил: — Вы, если что, имейте в виду. Помочь если… — и он сунул мне под нос громадный кулак, который на глазок весит килограмма четыре, не меньше. — Если что, не стесняйся. Земляки мы все же…

— Спасибо.

Из номера Кирсановых я вышел, белея щеками, похожий на клоуна перед выходом на манеж. Зина, добрая душа, не пожалела французской пудры.

От себя дозвонился до Капитанова. Поздоровались, обменялись замечаниями о погоде.

— Я через часик подъеду, Владимир Захарович.

Нельзя ли, чтобы опять Шура меня сопровождала?

— Я думал, вы уже отчет пишете.

— Нет еще.

— Что-нибудь новенькое откопали?

— Ничего новенького, все старенькое.

— Ну, ну, Порецкая вас встретит у проходной.

Вот это любезность. Надо так понимать, что нечего мне лишний раз к нему вваливаться. Он, дескать, занятой человек.

Шурочка ждала меня на скамеечке около основного здания. Нынче на ней джинсы и светлая блузка, соблазнительно не застегнутая на верхние пуговицы.

Шуре понравился мой напудренный вид.

— Погуляли вчера? У нас, кто ни приедет, обязательно гуляет первые дни. И вы такой же.

— Я, Шура, с лесенки упал в темноте.

— С какой же это лесенки?

— Так я ведь лунатик. А ночью слышу вроде крики: «Пожар, пожар!» Я бегом на чердак, чтобы тушить. Мало ли, может, там дети или домашние животные, спасать ведь надо. Когда по ступенькам-то скатился, только и проснулся. Лунные ночи для меня пытка.

Шура слегка зевнула, прикрыв алый ротик белой ладошкой.

— Виктор Андреевич, не стыдно вам такую чепуху выдумывать? Я же не маленькая.

— У вас, наверное, есть жених, Шура?

Этот вопрос она оставила без ответа, поднялась и пошла к входу. Джинсы фирмы «Ли».

— А куда мы идем? — спросил я.

— Да, куда?

— К Давыдюку, — сказал я, — и только к нему.

Еы его знаете?

— Я всех знаю в нашем отделе.

Опять — холл, лифт, пустынный длинный коридор, третий этаж. Как-то они все раскиданы по разным этажам, для конспирации, что ли?

Давыдюк Викентий Гаврилович — в списке номер три — багроволикий грузный мужчина, со стекающими по коже к шее склеротическими трещинками, лысый, потный, одышливый. Такому взять больничный — раз плюнуть. Узнав, кто я, неприязненно хмыкнул и велел подождать в коридоре, пока он освободится. Занят Давыдюк был тем, что с глубокомысленным видом стоял у вакуумного насоса и стряхивал на пего пепел от сигареты. Ничего не поделаешь, вышли мы с Шурой в коридор и сели на два стульчика под табличкой «Не курить».

— А я закурю, — сказал я. — Урна ведь вот она.

— Курите. Здесь все курят… Ух, не люблю я этого Давыдюка!

— Почему, Шурочка?

— Не называйте меня Шурочкой, пожалуйста… Не люблю, и все. Он противный. Строит вечно из себя неизвестно кого. Недаром от него жена сбежала.

— Так и сбежала?

— Сбежала с одним приезжим вроде вас. Это он такой паровоз, а она очень красивая и обходительная. Молодая. Это его вторая жена, а первую он уморил, — Как это?

Шура поморщилась:

— Как, как. Как жен умаривают. Пыхтел, пыхтел, ныл, ныл, а потом взял и уморил.

— Газом, что ли? — ужаснулся я.

— Вы все подсмеиваетесь, Виктор Андреевич, ну и ладно. Я почему-то на вас не сержусь. Странно, да?