Лайза Джуэлл - Тридцатник, и только

Около девяти в животе у него заурчало; Диг просмотрел свою постоянно пополнявшуюся библиотеку меню заведений с доставкой на дом и остановился на мясном карри и креветочном салате из соседнего индийского ресторана.

Полчаса спустя раздался звонок в дверь; Диг потащился к домофону, сжимая в руке двадцатифунтовую бумажку.

— Последний этаж, — бросил он в микрофон, не дожидаясь лишних вопросов.

Открыл дверь квартиры и прислушался к шагам на лестнице. Шаги на холодном линолеуме звучали тяжело и сердито и становились все медленнее по мере приближения к головокружительным высотам последнего этажа. Водители, доставлявшие еду из ресторанов, всегда злились на Дига за то, что он вынуждал их одолевать лестницу, и ступали на его порог в дурном расположении духа. Диг поджидал их, растягивая рот в обезоруживающей белозубой улыбке, всегда готовый очаровать и умилостивить.

Однако улыбка сорвалась с его губ, словно небрежно повешенная картина со стены, когда маленький, взъерошенный и чрезвычайно уродливый йоркширский терьер запрыгнул на лестничную площадку, с разгона обогнул угол и ворвался в его квартиру, оставляя за собой цепочку грязных следов на паласе цвета овсянки.

— Дигби! — послышался женский голос снизу. — Противный мальчишка! Вернись сейчас же! — Несколько секунд спустя голос материализовался в виде Дилайлы, столь же взъерошенной, как и обезумевший от сырости Дигби; она стряхивала воду с зонта. — Привет, — она замерла на месте, заметив ошалелое выражение лица Дига.

— Привет, — ответил Диг, рассеянно сворачивая банкноту вчетверо и пряча ее в карман.

Так они и стояли молча: вода медленно стекала с Дилайлы на пол, Дигби носился по квартире бешеными кругами, а Диг в изумлении пялился на Дилайлу.

— Я … э-э-э… ждал карри, — наконец произнес Диг, не зная, что еще сказать.

— А вместо карри получил меня! — подхватила Дилайла.

— Да! — рассмеялся Диг. Он был бы весьма не прочь узнать причину, которая привела к нему Дилайлу.

Дилайла пригладила мокрые волосы и заглянула вглубь квартиры:

— Ты не хочешь пригласить меня войти?

Диг вздрогнул и посторонился:

— Ну конечно! Входи, входи.

Он пропустил Дилайлу вперед, и у него перехватило дыхание, когда под распахнувшимся на мгновение кожаным пальто мелькнула насквозь промокшая хлопчатобумажная блузка, словно скотчем облепившая грудь Дилайлы. Воротничок немного сбился набок, открыв влажную ложбинку меж грудей, а запах, исходивший от мокрой, как мышь, Дилайлы, кружил голову.

Диг понятия не имел, что она здесь делает, но был рад ей куда больше, чем креветкам и карри.

В тот же вечер, в четверти мили к востоку от дома Дига, Надин вошла в замызганный бар — уродливый домишко из красного кирпича, какие строили в бездарные семидесятые. Заведение хвастливо предлагало бифштекс «с пылу, с жару» за 2.99 и гордо именовалось «Гербом Брекнока».

Она пробыла в баре лишь несколько минут, но уже догадывается, что совершила ошибку. А все Диг виноват, довел ее до ручки.

Сидит теперь на драном виниловом табурете у стойке, одетая — неуместно, как она понимает, — в изумрудно-зеленый пиджак поверх алого вязаного платья, с шелковым маком в волосах, пялится на заляпанный пивом и сигаретным пеплом коричнево-оранжевый ковер, хлебает разбавленное пиво и не может понять, что стало с загадочным, элегантным Филом, каким она его помнила, Филом в кожаных штанах в обтяжку, с блестящей черной шевелюрой и великолепным римским носом.

Человек, сидящий перед ней, выглядит стариком. Лицо как у рок-звезды, пережившей свою славу — похоже на мятую газету. Скулы, некогда весьма выразительные, теперь наводят на мысль о безлюдном плоскогорье, а если бы какой-нибудь уроженец Калифорнии увидел его зубы, бедняге потом долго бы снились кошмары. Когда-то роскошные черные волосы свисают вялыми и редкими прядями на уши и лоб — прическа, подходящая парню, вдвое моложе Фила, а прекрасный нос, заострившийся и покрывшийся порами, нависает над костлявым подбородком .

Под глазами у Фила темные круги, из уха свисает сережка-крестик, одет он в старый джемпер из овечьей шерсти, черные джинсы и футбольные бутсы. На белом предплечье темнеет смазанная черная татуировка, от Фила исходит слабый запах сигарет и алкоголя.

Задним числом Надин понимает, что такие лица, как у Фила подвержены скорому и жестокому старению, тем не менее она никак не может оправиться от шока: из Фила словно выжали всю юность.

Так бы выглядел Кейт Ричардс, думает она, если бы тот ушел из «Роллинг Стоунз» двадцать лет назад и стал бы водителем автобуса.

Глупые фантазии Надин о романтическом воссоединении с первой любовью, ее идиотские мечты о том, как их глаза встретятся, и двенадцать лет исчезнут без следа, ее наивные упования на очаровательный паб, располагающий к откровенности, на искрометную беседу и вновь вспыхнувшую страсть, — все это скукожилось и умерло, стоило ей переступить порог «Герба Брекнока». Согласно ее представлениям, Фил не мог измениться. Она допускала лишь одно добавление: серебристую седину на висках. Его вид разочаровывал. Да и паб представлялся ей совсем другим.

Какая же она дура, что пришла сюда.

Напротив, Фил онемел от счастья, завидев Надин.

— Надин Кайт, — протянул он, хватая ее за руки, — Надин Кайт. Ты пришла, черт возьми. Ты здесь! Дай-ка посмотреть на тебя. Отлично выглядишь! Мне нравится твой прикид, класс! — Он сделал движение, словно хотел обнять ее. Надин ловко увернулась и влезла на табурет. Фил познакомил ее с барменом, крупным седым шотландцем в нейлоновой рубашке и чересчур тесных брюках.

— Мардоу, это Надин Кайт, — сиял Фил. — Мы жили вместе, когда учились в университете. Мардоу налил мою первую законную пинту, когда мне исполнилось восемнадцать.

Бармен хмуро улыбнулся, крепко пожал руку Надин и отвернулся, чтобы вынуть из кухонного лифта не слишком аппетитный с виду крестьянский пирог. Как и Надин, он, похоже, не очень понимал, зачем их познакомили.

Фил настоял на том, чтобы заплатить за первую порцию спиртного, не обращая внимания на усилия Надин свести встречу к ничему необязывающей посиделке, когда каждый платит за себя. Хуже того, он отнес оба бокала на их столик, таким образом задавая тон вечеру ложных надежд и взаимного непонимания.

— Итак, Фил, — сдержанным, чуть ли не светским, тоном начаинает Надин, умерено отпивая пива. — Как ты жил-поживал?

— Неплохо, знаешь ли. — Фил шумно отхлебывает и утирает рот тыльной стороной ладони. — А ты? — Он нервничает, словно боится ее.

— Отлично, — улыбается она, — даже замечательно.

— А что же подвигло тебя встретиться после стольких лет… я тебе задолжал? — Он смеется, чересчур громко, чтобы Надин не сомневалась, что он шутит, но она догадывается: именно так он и думает.