Яков Арсенов - Тринити

До выборов оставалось две недели.

Подведение их итогов планировалось дожидаться в гостях у Татьяны, в ресторане «One way chicken», чтобы сразу анализировать текущий ход голосования на основании донесений своих людей в избиркомах на местах.

Командой Макарова были предприняты беспрецедентные меры по предотвращению всякого рода подделок бюллетеней, подвохов, подлогов и прочих ударов конкурентов, ведь, по сути, страна разделилась на два лагеря, как Макарон и предполагал. Все основные составляющие сил раскололи Россию пополам. На две неравные части. Кое-как склеить их, причем временно, удалось только при помощи очень серьезных сумм.

С Москвой бодались все остальные регионы России. Фактически провинциальная Россия боролась за Москву и имела намерения выровняться с нею, а Москва, как отдельное государство, боролась за Россию и не хотела ее отдавать, как подспорье и кадровое, и сырьевое. И вообще. Но и с той, и с другой стороны были одни и те же козыри — евро. Отмытые, отмоленные, побывавшие в крови и снова очищенные, поменявшие форму и снова вернувшиеся назад, но никогда не выпускаемые из рук — евро. А если где-то и случалось, что евро упускались на местном, локальном уровне, то в эту точку тут же бросались все силы, чтобы вернуться под прежний финансовый контроль. И тогда становилось понятно, что перед евро не устоит ничто.

За неделю до выборов случилось непоправимое.

Настя, как всегда, встала поздно, но нигде не увидела Владимира Сергеевича — ни за компьютером, где он играл в «Tetris» и «Lines», ни в ванной комнате, ни на кухне. Может, вышел погулять? — решила она. Но вся обувь стояла на месте. Настя заглянула на балкон и едва удержалась на ногах. Перед ней стоял юноша лет шестнадцати — голубоглазый, стоял молча и, казалось, ни о чем не думал. И даже, похоже, не смотрел никуда. Он смотрел просто вдаль, на Москву и дальше — за горизонт, туда, где заканчивается Россия и начинается чужая, неведомая ему земля.

Услышав шаги, он обернулся.

— Настя! — сказал молодой человек, очень похожий на Владимира Сергеевича.

— Милый! — бросилась она ему на шею, да так, что они оба едва не загремели с балкона.

— Вот видишь, — развел он руками, — я молился, но ничего не помогает.

Не веря своим глазам, Настя заметалась, но мозга ее не хватало, чтобы осмыслить произошедшее. Это был не Владимир Сергеевич, а юнец в огромных гостиничных разовых тапках, весь обтруханный и жаждущий поддержки. Доселе она радовалась, когда она наблюдала за все более улучшающимся его здоровьем и нарастающим положительным самоощущением, а сейчас он был нетерпим к ее присутствию, к тому, что она являлась свидетелем такого его состояния. Были времена, когда-то она при каждом новом объятии чувствовала в нем все больше и больше сил. Это его возмужание и проявляющуюся все больше молодцеватость она связывала с ростом его любви к ней, которая очищает организм и придает силы. Настя верила в энергию образов. Но теперь она отчетливо поняла, что это было совсем не то. Хотя и болезнью это назвать было бы не совсем точно…

— Позови Артамонова, — опять попросил Макарон.

— Может быть, не надо, может, мы сами… — попыталась удержать его Настя.

— Позови, — приказал он ей. — Они должны это видеть.

Под «они» Владимир Сергеевич подразумевал Артамонова и меня.

— Хорошо, — сказала Настя.

— Остальных звать не надо, — предупредил ее Макарон. — Остальные не вынесут такого зрелища.

— Хорошо, — повторила Настя.

— Только не мечись, — попросил ее Владимир Сергеевич, — спокойно, чтобы никто не заметил твоего беспокойства. И сразу скажи Артамонову, чтобы он отменил все оставшиеся встречи.

Артамонов нашел меня, и мы прибыл в номер кандидата Макарова.

— Я решил, что больше никого не надо посвящать, — сказал Владимир Сергеевич. — А то произойдет утечка.

— Нам плевать на утечку! — сказал Артамонов. — Ты скажи, что происходит!

Чтобы не вызывать у нас излишнего восторга, Владимир Сергеевич запахнул фалды своего военно-полевого халата, который трижды обвил его худое тело, и демонстративно улегся в постель. Халат был хорош, но великоват, ничего не скажешь, из-под него торчали только голова да пятки владельца.

Не разглядывая Владимира Сергеевича, Артамонов сразу начал по существу предвыборного периода.

— Дело близится к завершению, — начал он листать свои бумаги.

— И у меня тоже, — сказал Макарон.

— Что значит и у тебя тоже?

— Шагреневая рожа сжимается, — сказал Владимир Сергеевич.

— Времени в обрез, дорогой аксакал, — осек его Артамонов, — так что давай без этих твоих штучек! Сейчас не до них!

— Соберись, пожалуйста, сядь и послушай меня внематочно, — сказал уже мягче Макарон, даже и пытаясь шутить. — Давай-ка мы с тобой, как в древние времена, пройдемся чисто по железу, без всякого софта и соплей, как говорится.

— Ты что, вчера выпил лишнего? — стал принюхиваться к его дыханию Артамонов. — А то вся эта твоя показная страсть к безалкогольным коктейлям…

— Насколько ты помнишь, он уже год ничего в рот не брал, — сказал я, как Марфа-заступница. — Не лезет.

— Он вообще не пьет, — подтвердила Настя.

— Ну, и..? — стал спешно подтягивать его на продолжение Артамонов.

Тут Владимир Сергеевич распахнул свой халат и поднялся во весь рост на кровати. Мы стояли рядом — наши головы сровнялись с его головою.

Я не видел Владимира Сергеевича несколько дней и тоже был немало удивлен, когда вместо него увидел нытлого парня, который, как сын, в миниатюре повторял кандидата Макарова. Следуя Артамонову, я тоже старался держаться спокойнее. Это и спасло ситуацию.

— А теперь я поясню, — сказал Владимир Сергеевич и вкратце поведал суть его тасканий с Бурятом. — Понимаете, — обратился аксакал ко всем нам, — мы с ним решили помолодеть. И вроде все получилось. У меня. У него — нет. Он сошел с лыжни — печень подвела. Но времени после всего этого остается не столько же, понимаешь? Его количество зависит от того, в какую сторону ты живешь. Бурят был прав: в каком бы направлении ты ни двигался — во Вселенную или вовнутрь себя, — ты все равно движешься по одному вектору, потому что Бог есмь. Но в обратную сторону, как теперь выясняется, путь гораздо короче и быстрее!

— И что это значит? — спросил Артамонов.

— А то, что мне остается не так уж и много, — сказал Владимир Сергеевич.

— А сколько именно? — практично спросил Артамонов. Ему, как привлекшему Макарона к выборам, необходимо было знать, хватит ли времени добить затею.

— Я не могу подсчитать, — развел руками Макарон. — Моя личность сжимается сама по себе.

— Давай не паясничать, — попросил его Артамонов.

— Давайте, — присел на край кровати Макарон. — Это случилось больше года назад. Вот и прикинь.