Яков Арсенов - Тринити

На проданное после свадьбы имущество Мурат с Нинелью сняли отдельную квартиру и заперлись в ней на месяц. Через неделю у них родилась девочка. Мурат попросил у тренера по фехтованию три пары ножен, засунул в них свои рапиры и к спорту уже больше никогда не возвращался.

Но самое главное, в ходе свадебных скандалов совершилось столько частных сближений между студентами пединститута и турбинистами, что впоследствии ректоры этих самых уважаемых вузов стали дружить семьями.

Татьяна была счастлива. Она, как сваха, напутственно металась между представителями сторон, хотя в этом уже не имелось никакой нужды — дело было сделано. Просто Татьяна отнеслась к этой свадьбе, как к своей собственной.

— Хорошо, что скоро весна! — сказала она в итоге, устремившись в будущее.

А весна и действительно пришла незаметно. Пока она сентиментальничала сомнительными оттепелями, грузовики вывезли из города весь грязный снег, и некоторое время сезон бродил по улицам, как безработный.

Снеговик под окнами общежития осунулся, стал разваливаться пополам по линии заднего разреза и выронил тубус. Вегетарианский нос его склевали мучимые авитаминозом воробьи, которые открыли пернатое столпотворение за окном.

Возвращаясь в толпе с занятий и наблюдая всю эту картину, Татьяна поскользнулась и всем телом упала на снежную бабу, не имевшую уже никакой художественной ценности. И никак не хотела вставать. От бабы осталось только мокрое место. Татьяну подняли из лужи с помощью Рудика, Артамонова, Гриншпона, Реши, Мата и Усова.

А весна продолжала лиходействовать. Откуда-то поперла зелень, распогодились до неузнаваемости денечки. Лучеиспускательная способность студенческих глаз заметно возросла. С парней в момент послетали пиджаки, девушки вообще разоделись во что попало. Как непокоренные вершины в альпийских лугах своих ситцевых платьев и сарафанов, завозвышались они над тротуарами и над всем мужским полом вообще. Люди стали неуправляемыми. Реша бродил понурый в поисках случайных встреч с Рязановой, Усов уклонялся от поползновений на него дюймовочки Кати, Забелин ворковал вокруг биологички Лены, Пунктус и Нинкин тоже держались молодцом. Рудик порывался на Ямал. Мурат зависал между семьей и занятиями. Не успевал он добираться до лекций после утреннего расставания с Нинелью, как тут же не успевал добраться до практических занятий после обеденного. Он уже почти усаживался на аудиторную скамейку, но наступала пора очередного рандеву с молодой женой. Встречи на снятой квартире с Нинелью и дочкой плавно перетекали одна в другую, и залежалые рапиры Мурата стали покрываться налетом окислов. Сам он исхудал и покрылся щетиной, но аэродромной кепки своей упорно не снимал. У них в горах принято так — женился, будь добр корми семью, а баловство с бутафорским оружием — дело начинающих мальцов, которые еще не пробовали на вкус молодую ослицу.

Об остальных товарищах по учебе и говорить нечего. Те и вовсе не пытались попасть на занятия. Даже для условного их отбывания.

Первомайские праздники как нельзя лучше вписались в трудовую неделю, без наложений на уик-энд. В итоге образовались целых четыре дня свободы и весны.

— Может, прокинем демонстрацию и рванем в какой-нибудь поход? По местам боевой и трудовой славы, например. Или партизанской? — почесал Усов за ухом, которое вяло улавливало песню о научном коммунизме преподавателя Рогожкина. — Устроим тематичекую красную вылазку. В борьбу за тотальный интернационализм пора вводить разнообразие. Это увеличит и подтянет интерес к термину, а также повысит действенность самого метода.

— А меня за вас всех потащат на бюро! — взвизгнул Клинцов. — И срыв мероприятия повесят на меня. Нет, давайте без всяких саботажей. Попрошу всех прибыть на демонстрацию, как положено. Считайте, что я оповестил вас под роспись всех до единого!

— Действительно, мы тут контрреволюционное стремалово учиним, а его горком на счетчик поставит, — заступился за Клинцова Усов.

— Но в таком случае мы потеряем целых два дня! — возразил ему Реша. — А устраивать такое сборище всего на одну ночь — суеты больше!

— Уж лучше тогда прибавить пару прогулов после праздников, — придумал Клинцов.

— А вот этого не надо! — не согласился староста Рудик. — За тотальную неявку привлекут скорее меня, чем тебя!

— Но ведь можно же назвать мероприятие маевкой, в память о первых политических пьянках за городом, на природе! — сообразил Нинкин. — И совместить приятное с полезным.

— Никаких маевок! — стоял на своем комсорг Климцов. — Я требую стопроцентного участия в демонстрации! В противном случае я никуда не плыву!

— Ну хорошо, отправиться в поход можно будет и после демонстрации, но только именно сразу по завершении, — снивелировал разговор Реша. — Не откладывать отправление на следующее утро. Изготовиться по полной выкладке накануне и рвануть прямо с шествия. В таком случае мы потеряем всего только один день. И денек придется присовокупить после праздников, чтобы получилось четыре.

— Ну день еще куда ни шло, а за два точно привлекут в деканат, — пошел на компромисс Рудик.

— А кто поедет? — спросил Артамонов. — В каком составе двинемся?

— Чисто мужская компания, я полагаю, — попытался заузить масштабы мероприятия Усов.

— Этот номер не пройдет, — вмешалась Татьяна. — Мы должны непременно сопровождать вас! — Едва она въехала в суть беседы, как из ее глаз тут же заструились перспективные лучи участия. Поглаживая овчарку Рогожкина, она дала понять, что в противном случае отпускает ошейник, и делайте тогда, что хотите.

Преподаватель Рогожкин был слепым. Но не отроду. С миром абстрактным его соединял висевший на груди портативный приемник, а с миром конкретным связывала собака-поводырь. И не только связывала, но и делала всю погоду на семинарах по научному коммунизму. По звонку Рогожкин усаживался за стол, а собака приседала у двери. Таким образом все опоздавшие отсекались, а если после звонка они пытались заглядывать в аудиторию, собака дико рычала. Потом она помогала Рогожкину вести семинар: ловила лишние движения подначальных и подавала знак хозяину. Подсмотреть ответ в книжке было бесполезно — собака моментально все пресекала. Рогожкин знал: раз собака суетится, значит, отвечающий листает какое-нибудь пособие.

— Закройте учебник! — говорил Рогожкин, приподнимая голову немного вверх. — Я отличаю ваш язык от книжного!

В противовес неимоверной памяти и интуиции Рогожкина хороший ход придумал Забелин. С какого-то времени на все вопросы преподавателя, в силу своего дефекта знавшего все учебники наизусть, он стал отвечать так: пособие Гилявского, страница сто сорок восемь, второй абзац сверху. А что касается исторической составляющей данной сентенции, то мы должны взять сборник комментариев под редакцией Стоинова, открыть его на странице двести двадцать седьмой и обратиться к четвертой главе.