Майкл Корда - Богатство

Она взглянула в окно, сознавая, что не должна рассказывать Саймону историю полностью, да и не хочет этого. Не было возможности ввести его в катастрофический курс психологической драмы семьи Баннермэнов, она и сама не многое сумела понять. Сначала она думала, что Артур был жертвой своих детей, потом – что они были е г о жертвой, И, наконец, пришло сознание, что, возможно, все они были жертвами друг друга, а может, просто фамильного имени и состояния.

Конечно, Артур Баннермэн, которого она знала, был совсем другим человеком, чем тот, с которым его дети сражались почти двадцать лет назад.

Кроме того, как в любой семье, отношения были более сложными, чем они казались посторонним, и чем признал бы каждый член семьи. Артур видел в Роберте, теперь – старшем сыне, и прежнем любимце, соперника, который мог преуспеть в политике там, где он сам проиграл. Сесилия, винившая отца в длиннейшем списке провалов, любила его больше, чем любого мужчину в своей жизни, но ссорилась с ним каждый раз, как они встречались. Патнэм любил отца, однако, как Сесилия, казалось, не способен был жить с ним на одном и том же континенте…

Алексе хотелось бы сбросить туфли, влезть с ногами на сиденье, обхватив колени руками, открыть окно и включить запись Брюса Спрингстина на полную мощность, но вряд ли она могла себе это позволить в костюме, шляпе и на высоких каблуках. Войдя в жизнь Артура Баннермэна, она кое-чего лишилась – тех маленьких случайных послаблений, которые гарантированы всем прочим ее ровесникам. Она совершила эту сделку сознательно, и постоянно соблюдала ее условия, хотя и не без труда, однако она считала, что это дает особую возможность понять проблемы детей Артура, какими бы взрослыми они теперь не были, ибо они, связанные с рождения с обособленным миром Баннермэнов, в отличие от нее, выбора не имели.

– Он много рассказывал тебе о семье? – спросил Саймон. -Ну, конечно. Я не давила на него – ничего подобного. Ему н р а в и л о с ь мне рассказывать. Я знаю, что никто мне не поверит, но значительную часть времени мы просто сидели у камина и разговаривали. Думаю, для него это было совершенно новым переживанием. -Он когда-нибудь говорил о деньгах? -Саймон, он не нуждался в моей помощи, чтобы следить за своими инвестициями. -Я не это имел в виду.

Она читала в сознании Саймона, как по книге, и прекрасно знала, что он имел в виду. Ей хотелось избежать этой темы.

– Ты должен понять, – принялась растолковывать она. – Артур не интересовался деньгами. Он не говорил о них, потому что они всегда б ы л и. Ты открываешь кран, и течет вода. Зачем о ней думать? Я не хочу сказать, что он не обращал внимания на деньги – на нефтяного шейха он не был похож. Ты же знал его, Саймон. Он не разъезжал на "роллс-ройсе". Добавлял чаевых к ресторанному счету, как любой другой, и всегда проверял, достаточно ли у него с собой денег, когда что-нибудь покупал. В конце концов, Баннермэны – шотландского происхождения. [5]

– Знаю. Все про это знают. Я говорю не о его ресторанных счетах, Господи помилуй! Я ему продал пару картин, и он заключил чертовски выгодную сделку… Но неужели во время всех этих треклятых бесед у камина он никогда не упоминал, как собирается поступить с тобой? Он должен был оставить тебе хоть к а к у ю – то сумму? -Он говорил, что если с ним что-нибудь случится, я буду обеспечена…Что все очень сложно, но пока я просто должна ему верить. -И ты поверила? -Да. Поверила. А почему нет? В любом случае, я не ожидала, что он может в каждый момент умереть, уверена, что и он тоже. -Исходя из этого, ты – богатая женщина. -Исходя из этого – нет. Я хочу прийти на похороны, и я хочу, чтобы люди перестали относится ко мне, будто я какой-то выродок или femme fatale. [6]– Алекса ждала, что Саймон поправит ее произношение. Она была не сильна во французском. Однако он пропустил эту возможность – его внимание было чем-то отвлечено. -После этого я побеспокоюсь обо всем остальном.

– Господи Иисусе! – воскликнул Саймон. Он выехал на обочину и остановил машину. – Ты только погляди на это!

Впервые за все годы, что они были знакомы, она услышала нотку благоговения в его голосе, как будто нечто, наконец, сумело потрясти его до глубины души.

Она взглянула туда, куда он указывал. Слева от них ухоженные поля тянулись на мили к округлым, лесистым холмам, возвышаясь над Гудзоном – серебристой лентой на горизонте, стояло огромное здание, самое большое, какое она когда-либо видела. Каменные плиты отливали золотом в осеннем свете. Солнце отражалось в сотнях окон. Она прикрыла рукой глаза. Так она могла разглядеть обширные, изукрашенные теплицы, мраморные террасы, размером с несколько городских кварталов, декоративные сады, каменные лестницы, казалось, с милю длиной, искусственные пруды со скульптурными фонтанами, извергающими струи воды, лужайки, столь зеленые, словно были свежепокрашены, долгие аллеи тенистых деревьев.

В отдалении виднелось еще одно здание – что-то вроде средневекового замка, с башенками, рвом и подвесным мостом, а за ними, полускрытая деревьями, островерхая церковь -к ней тянулась длинная череда черных лимузинов, поблескивающих на солнце.

Ничего подобного она прежде не видела. Некоторое время она сидела, открыв окно, вдыхая знакомый загородный воздух. Впервые она ощутила прикосновение страха, потрясенная невероятными размерами Кайавы и состояния, воплощенного в ней, как будто богатство Баннермэнов, наконец, стало для Алексы реальным. На миг она была почти готова согласиться с советом Саймона и повернуть назад. Затем собралась с силами и напомнила себе, что она – вдова Артура Баннермэна, нравится это кому-то или нет.

Она взглянула в зеркальце, убедилась, что шляпа сидит правильно, и опустила короткую вуаль. Нечто подобное она раньше видела только по телевизору на Джоан Коллинз [7], которая, казалось, привыкла к шляпам с вуалями. Правда, поколение Алексы не носило вуалей, даже коротких, и было нелегко отыскать такую за короткий срок, но Алекса догадывалась, что этого будут ждать на похоронах Баннермэна.

Она положила ладонь на руку Саймона и крепко сжала.

– Едем дальше, – сказала она с большей отвагой, чем испытывала.

Роберт Баннермэн стоял на каменных ступенях церкви, выстроенной его дедом. Его красивые черты красноречиво выражали величавую скорбь.

С обоих флангов его окружали – кузен, преподобный Эммет де Витт и ректор церкви. Ниже этой троицы на церковном дворе мельтешили дальние родичи Баннермэнов, приветствуя друг друга с сердечностью, которая могла бы показаться сторонним наблюдателям мало подходящей к ситуации.

Похороны были редкой возможностью для наследников Кира Баннемэна доказать себе и другим, что они принадлежат к одной из самых знаменитых семей Америки, и что Кайава и все ее окружения – часть их наследия. Некоторые из них были важными лицами, большинство – просто богатыми ничтожествами того рода, что проводят зиму на Палм-Бич, а лето – в Мэйне. Никто их них не был беден по общеприятым стандартам – почти все родственники обладали долей по крайней мере в одном из трастовых фондов, – но только дети и внуки Кира Баннермэна были напрямую связаны с Кайавой и семейным состоянием.