Майкл Корда - Богатство

– Отчего он умер? – мягко спросил Баннермэн.

– От пули… из винтовки. – Это была чистая правда, но много оставалось недосказанным.

– А. – Он глубоко вздохнул. – Но это не твоя вина, – сказал он тоном судьи, выносящего приговор. – Люди отвечают за собственные поступки. Когда будешь в моем возрасте, то поймешь, что напрасно винить себя. Когда погиб мой старший сын, я ужасно страдал, но это, конечно, не вернуло его. И сделало меня худшим отцом для других, как раз тогда, когда они больше всего во мне нуждались. – Он обнял ее. – Но одно я знаю, – тихо продолжал он. – Раз человек решил убить себя, никто не может его остановить.

Она чувствовала его тепло.

– Я не хочу больше об этом говорить. Не знаю, зачем вообще начала.

– Возможно, потому, что ты мне доверяешь. И потому, что я в подходящем возрасте, чтобы быть хорошим слушателем. Это одно из редких преимуществ старости. Бог свидетель, я не могу назвать никаких иных.

Она улыбнулась, успокоившись в его близости. Более мелкий человек стал бы задавать вопросы, и она уже жалела, что затронула эту тему. Баннермэн не требовал от нее подробностей.

– По-моему,с тобой все в порядке, – сказала она. – Кажется, возраст не сделал тебя медлительным.

– Я воспринимаю это как комплимент – хотя, по правде, он д е л а е т меня медлительным. Однако, я никогда не считал, что секс требует спешки, поэтому все не так плохо.

Она вытянулась рядом с ним. Он не выказывал нетерпеливости, свойственной молодым людям, это правда – и прекрасно. Его, казалось, совершенно устраивало просто лежать с ней рядом, а как раз это ей и нравилось. Большинство мужчин, которых она знала, уже встали бы и принялись рыскать в поисках телефона, или были бы готовы снова заняться любовью, хотела она того или нет.

– Ты никогда не должна бояться говорить со мной. – Его голос неожиданно стал серьезен. – Я прожил достаточно долго, чтобы никого не судить. Когда-нибудь ты расскажешь мне больше. Или не расскажешь. Это не имеет значения.

– Ты можешь не простить меня, если я расскажу тебе все.

– Возможно. Но мое прощение тоже не имеет значения. Я не Бог, в конце концов. Единственно, что важно, чтобы ты простила себя с а м а. И чтоб я был способен помочь тебе в этом.

– Ты уже помог.

– Я польщен. Возможно, мне следовало сделать карьеру психиатра.

– Это мне не нужно. – Она положила олову ему на плечо и расслабилась. В темноте ничто в прикосновении к его телу не выдавало его возраст. Прочный – вот он какой, во всех отношениях. Он напомнил ей могучее дерево, из тех, что способны простоять века, как в реликтовых лесах Калифорнии. В нем была надежность и сила,как в этих деревьях. На него можно опереться, и никогда не упасть.

За всю свою жизнь она ни с кем не чувствовала себя ближе – ни разу с тех дней, когда отец все еще заходил к ней в комнату, чтобы поцеловать ее на ночь.

Она уснула быстро и без сновидений.

Саймон почти никогда не заходил в офис, и когда он явился, как всегда, щеголеватый, ясно было, что он хочет поговорить.

– Мне казалось, что я уже никогда не смогу связаться с тобой по телефону. Прошлой ночью я звонил тебе дважды – нет ответа. Черт, звучит, как строка из "Битлз". Тебе, знаешь ли, стоит иногда включать автоответчик.

– Я себя не очень хорошо чувствовала, поэтому отключила телефон и рано легла спать. – Артур не просил ее сохранять тайну, но ее отталкивала мысль рассказать кому-либо об их связи, даже Саймону.

– Шутишь? Для девушки, которая рано ложится спать, у тебя не слишком выспавшийся вид. – Он пристально посмотрел на нее и вздохнул. – Послушай, если у тебя еще кто-то есть, это не такое уж большое дело. Мы ведь не давали друг другу никаких таких обещаний, правда?

Это была неправда. Она давала в точности такое обещание, так же, как и Саймон, хотя обставил его столькими оговорками, ссылками и околичностями, что оно уже казалось совершенно лживым. И уже тогда она догадывалась, что Саймон говорит только то, что ей хотелось бы слышать, но решилась поверить ему.

Она промолчала.

– Это кто-то, кого я знаю?

– Я не хочу говорить об этом,Саймон. Честно.

– Послушай. Мы все равно давно уже не были вместе. Может быть, все к лучшему, правда?

– Правда, – автоматически ответила она. Саймон имел склонность говорить, как самоучитель по психологической поддержке, особенно, когда пытался сохранить хорошую мину при плохой игре.

– Ты ведь не собираешься увольняться?

– Конечно, нет. Я даже не сказала, что у меня кто-то есть. Ты преувеличиваешь, Саймон.

– У меня же есть глаза, Господи помилуй. Я просто не хочу, чтобы ты уходила, потому что влюбилась в кого-то еще. Ты мне нужна.

Она подняла брови. Саймону несвойственно было признавать, что он нуждается в ней, чтобы справиться с делами. У него что, какие-то неприятности?

– Кажется, ты произвела сильное впечатление на старого Баннермэна, – пояснил Саймон.– Мне звонил его представитель. Похоже, старик хочет,чтобы м ы, – Саймон выделил слово "мы", – продолжали подбирать, я цитирую: "работы первоклассных современных художников". Баннермэн ищет мастеров "ведущего уровня" – это снова цитата. Иными словами, коллекция крайнего риска.

– М ы?

– Это было подчеркнуто. Ты и я. Ты, часом, не дала как-нибудь старику понять, что ты эксперт в области искусства?

– Нет. Хотя, возможно… не намеренно.

– Не намеренно? Просто случайно вырвалось? Тебе должно быть стыдно лгать человеку в таком возрасте! Так вот – отныне ты эксперт по искусству. Почему нет? Бог свидетель, настоящие знают отнюдь не больше. Я спросил, правда ли, что Баннермэн хочет построить музей, но он не знал – или не сказал. При тебе Баннермэн ни о чем подобном не упоминал?

– Ни словом.

Саймон посмотрел скептически.

– Но должны же вы были о ч е м-н и б у д ь говорить, когда обедали.

Саймон, напомнила она себе, еще не в курсе ее быстро развивающихся отношений с Артуром Баннермэном. Он был слишком занят, демонстрируя, что не нуждается в ней, просто исчезая из виду. Его излюбленный способ наказывать ее являл собой комбинацию отсутствия и молчания – он мог уехать по делам в Калифорнию или в Лондон на несколько дней, не сказав ей, так что она обнаруживала, что он в отьезде, только, когда он звонил, или когда об этом упоминал кто-то другой. Прежде это ранило, теперь не имело значения.

– Мы говорили о молочном хозяйстве.

Саймон снял темные очки и уставился на нее. Он ненавидел, когда над ним смеялись. Несколько мгновений он смотрел на нее, потом решил, что она не шутит.

– Как бы то ни было, это сработало, – фыркнул он. Когда увидишься с ним снова,продолжай говорить о коровах. О н говорит, что выделяет пятьсот тысяч долларов, д л я н а ч а л а! Слушай, мне нужна твоя помощь. Он, кажется, доверяет тебе. Как ты думаешь, он знает, чего хочет?