Кристофер Бакли - День бумеранга

Он не доверял мистеру Бакминстеру Трамблу, и ему не нравился президент Райли Пичем. В прошлый раз он побывал в Овальном кабинете, когда пытался уговорить президента лично повлиять на судьбу миссис Дельбьянко – его очередного «Лазаря». Так Гидеон мысленно называл безнадежных коматозных больных, от которых хотели отключить аппаратуру поддержания жизни. Это был самый выгодный по части сбора средств сектор деятельности SPERM. И, помимо прочего, – возможность хорошо сфотографироваться для прессы.

Та встреча прошла… лучше всего сказать – некомфортабельно. Пока длился взволнованный монолог Гидеона о необходимости сохранить бедной миссис Дельбьянко жизнь, президент Пичем ерзал, хмурился, поигрывал пальцами. Какая разница, втолковывал ему Гидеон, что она лежит в коме семнадцатый год, что несколько десятков специалистов констатировали смерть мозга и невозможность восстановления рассудка, что право родственников на отключение аппаратуры подтверждено двадцатью тремя решениями суда? Жизнь есть жизнь, это бесценный дар Творца, даже если она сводится… гм… к росту ногтей.

Достойным президентского вмешательства, по мнению Гидеона, эпизод делало то, что, согласно заявлению сотрудницы хосписа, на животе миссис Дельбьянко раз за разом возникала сыпь в форме лика Девы Марии. Когда сотрудница хосписа сообщает местной газете, что на животе пациентки, которую вот-вот отключат от системы жизнеобеспечения, появляется сыпь в виде Мадонны, она, естественно, эту сыпь еще и фотографирует, после чего продает снимки таблоидам почти по цене фотографий младенца, родившегося у суперзвезды. Картинки перепечатывают другие газеты, и случай становится известен всей стране. В частности, Гидеону Пейну.

Гидеон не смог уговорить президента Пичема вмешаться; круглосуточные молитвенные бдения, которые он организовал вместе со своим другом монсеньором Массимо Монтефельтро, удерживали на миссис Дельбьянко всеобщее внимание вплоть до ее последнего вздоха.

Увы, несколько месяцев спустя сотрудница хосписа была арестована за махинации с кредитной картой и созналась до кучи, что сама изобразила Деву на животе миссис Дельбьянко с помощью бензокаиновой мази, на которую у бедной миссис Дельбьянко была аллергия. Неприятно, конечно, но – настаивал Гидеон – не так уж важно. Пути Господни, как известно, неисповедимы. Разве не могло быть так, что именно Он повелел сотруднице хосписа начертать образ? Кому ведомы замыслы Всемогущего? Гидеон не сдавался. Он мужественно защищал сотрудницу, которая делала что могла ради спасения человеческой жизни. Кое-кто даже предположил, что за дерматологическим фокусом стоит он сам. Слыша такое, он качал головой: «Ох, грешная душа врать хороша…»

Но на этот раз Белый дом сам ему позвонил.

От ритуальных слов о том, какую честь Гидеон оказал самому могущественному человеку на свете, выкроив время для встречи с ним, президент быстро перешел к делу.

– Как вы смотрите на законопроект Джепперсона о «восхождении»? – спросил он.

– Я смотрю на него, мистер президент, как на мерзость. Хочется процитировать не Джепперсона, а Джефферсона: «Когда я думаю о том, что Господь справедлив, я дрожу за мою родину».

Президент искоса посмотрел на Бакки, давая ему понять: Только не надо, бога ради, позволять ему распространяться о Джефферсоне.

– Да, – сказал президент. – Мы примерно так же это оцениваем. Дьявольская штука. И дьявольская разница с тем случаем, когда женщине сделали на животе татуировку в виде Девы Марии. Между прочим, мы тут не думаем, что вы имеете к этому отношение.

– Благодарю вас, сэр, – важно произнес Гидеон. – Это очень великодушно с вашей стороны. Конечно, самое главное в связи с миссис Дель…

Тут вмешался Бакки Трамбл:

– Мистер президент! Гидеон – признанный нравственный авторитет для Америки в вопросах святости жизни. Не думаю, что кто-либо станет это оспаривать.

– Я, черт возьми, и не оспариваю. Я знаю. Потому-то он нам и нужен. Потому-то мы его и позвали.

К чему все это умасливание? – недоумевал Гидеон. – Чего они хотят, эти два грешника? Но шанс – более сильная карта, чем подозрение. Гидеон достаточно времени провел в Вашингтоне, чтобы усвоить, когда влиятельным людям что-то от тебя нужно, как правило, звучит большой обеденный колокол.

– Вы видели результаты опросов, – сказал президент. – Молодежь, от восемнадцати до тридцати, клюет на это со страшной силой.

– Можно ли удивляться, мистер президент, – сказал Гидеон, – что молодых американцев так легко сбить с толку, если мы не в состоянии предоставить им никакого нравственного руководства?

Президент нахмурился.

– Я не имел в виду вас лично, сэр, – добавил Гидеон.

– Да, конечно. Я понимаю.

– Я хотел сказать: мы, как общество, их подвели. Что мы им предложили, кроме вредоносных материалистических яств? Кругом – одни видеоигры, порнография, грязь, копуляция, фастфуд, интерфейсы, скачивание. А между тем… «Ты приготовил для меня пир, но я алчу. Душа моя истомилась по Господу».

– Точно, – сказал президент. – Вот почему нам надо хряснуть его хорошенько. Дух вышибить из этого засранца.

Гидеон замер. Ведь он все-таки духовное лицо. Даже президенту не пристало употреблять такие слова. Он встревоженно поглядел на Бакки Трамбла. Бакки бросил на него ответный взгляд, означавший: Соси и глотай, дружище. Он президент Соединенных Штатов.

– Взять гада за жабры, – развивал мысль президент. – Яйца оторвать, башку отрубить и на кол…

Гидеон кашлянул.

– Я публично выразил отрицательное отношение…

– Вы ведь знаете, кто за этим стоит, не так ли?

Со сверкающими глазами, готовя наживку, президент подался вперед.

Взгляд Гидеона стал суровым.

– Знаю, сэр. Мисс Девайн, у которой в самой фамилии заключена насмешка.

Президент Пичем с отвращением покачал головой.

– Эта ее выходка в телепрограмме… Непростительная, скверная, ничем не спровоцированная. Если бы она со мной так поступила, я взял бы ее за волосья да и шмякнул поганой башкой об стол.

Гидеон поерзал в кресле. Ему уже от того было нехорошо, что президент в Овальном кабинете завел разговор про обвинения в его адрес в убийстве собственной матери. И что, он намекает к тому же, что Гидеон проявил в телестудии… малодушие?

– Для меня ценно ваше сочувствие, сэр, – пробормотал он.

– Жуть. Блядское дело.

Гидеон потерял дар речи.

Президент сказал:

– Гидеон! Я грешник и старый похабник. Извиняюсь, но что делать. Так я разговариваю… в кругу друзей.

– Благодарю вас, сэр, за дружбу.

Бакки Трамбл наклонился вперед:

– Президент и я – мы рассчитываем, что вы, Гидеон, возглавите сопротивление Джепперсону.