Кристофер Бакли - День бумеранга

Монсеньор Монтефельтро в ответ улыбнулся и единым духом перечислил с полдюжины баптистских телепроповедников с Юга, чей суммарный доход превышал ВВП штата Делавэр и которые одевались по сутенерско-ангельской моде. Прикид самого Гидеона – шляпа «борсалино» с мягкими полями, трость с серебряным набалдашником, высокий крахмальный воротник, шейный платок, бархатная жилетка, золотая цепочка, карманные часы – приводил на ум пароходного шулера прошлых лет с Миссисипи, который, приехав на Север, старается держаться поскромней, но полного успеха в этом не добивается (намеренно). У обоих священнослужителей были кольца на мизинцах. Гидеон завидовал тому обстоятельству, что, по протоколу, мизинец монсеньора с кольцом положено целовать. Гидеон, впрочем, мог предоставлять для этого другие части тела.

Монсеньор Монтефельтро потому так высоко поднялся в церковной иерархии, что успешно обхаживал богатых американских католичек-вдов, убеждая их, что вернейший путь к спасению – завещать Церкви свое (мужнино) имущество. К настоящему времени он в общей сложности добыл для Матери-церкви более 500 миллионов долларов. В благодарность за такую службу он получил пожизненное содержание, которое заставило бы святого Франциска Ассизского если не хлопнуться замертво, то охнуть и крепко задуматься, а в качестве, так сказать, базы для операций – особняк в Джорджтауне, в котором трудно было углядеть что-либо монастырски-аскетическое.

– Я видел вас в телевизоре, – сказал монсеньор Монтефельтро. – Вы были так хороши, Ги-идеон! Но эта женщина… Dio mio. [69] Боже мой (ит.).

– Ох, Массимо, это просто катастрофа. Грандиозная катастрофа.

Мало кому Гидеон мог сделать такое откровенное признание.

Монтефельтро улыбнулся.

– И все-таки вы были очень хороши. По крайней мере хоть не убили ее на прямом эфире.

Монтефельтро вообще-то знал английский язык на оксфордском уровне (он бегло говорил на семи языках), но считал полезным, особенно беседуя со вдовами, использовать чуточку неверный синтаксис и иностранный акцент и порой забывал потом переключиться обратно на свой безупречный английский.

Оба собеседника рассмеялись.

– В следующий раз так и сделаю. Вообще-то именно об этой особе я и пришел с вами поговорить.

– Тогда оставайтесь ужинать, – предложил монсеньор. – У меня такое чувство, что вы очень многое желали бы мне поведать.

– Чудеснейшая новость, – сказал младший сенатор от славного штата Массачусетс, когда Касс вошла к нему в кабинет. – Я уговорил еще двоих… Что с тобой? Точно в торнадо побывала.

Какая бы метафора ни была здесь уместна, вид у Касс и правда был не очень. Веки припухшие, красные. Она специально вышла из такси, не доезжая Капитолия, чтобы проветрить голову, – и ударилась в слезы у мемориала Роберта А.Тафта (популярное в Вашингтоне место эмоциональных всплесков). Она всласть прорыдала там минут пятнадцать, все время призывая на помощь голос инструкторши по строевой, чтобы хоть с его поддержкой прийти в чувство.

– Со мной ровно ничего, – заявила она с вызовом. – Я в отличной форме. В великолепной.

– А подбородок зачем дрожит?

– Затем, что мой отец, – произнесла она так громко, что наверняка было слышно в секретарской, – дерьмо.

– Вообще-то мне казалось, что этот факт установлен давным-давно, – ровным голосом отозвался Ранди.

Она протянула ему «блэкберри» и приказала:

– Крути.

– Сладкая моя, ты же знаешь, что я ненавижу эту чертову аппаратуру. Расскажи мне лучше своими сло…

– Крути!

– Хорошо, хорошо, не лезь на стенку.

Он прочел, застонал и швырнул аппарат на стол.

– Он последователен, в этом ему не откажешь. Надо же, какой говнюк. Сочувствую тебе, ласточка. Теперь слушай, у нас еще два голоса. Они клюнули на метаподход. Умные схватывают на лету. Дураки – о них и говорить не стоит. В этом смысле наш конгресс и вправду представительный орган. Помнишь, что сказал сенатор Хруска о праве посредственности на представительство?..

– Прости, пожалуйста, – перебила его Касс. – Я правильно поняла, что с утешениями покончено и мы перешли к мыслям сенатора Джепперсона на темы дня?

– У меня просто голова этим забита, – сказал Ранди. – Нет, я согласен. Твой папаша – настоящая жопа. Удивительно, что ты не страдаешь булимией. Как подвигается сморчковая кампания?

Касс вздохнула.

– Могу я ровно две минуты с тобой поговорить про моего говнюка отца? Обещаю, что после этого всю жизнь потрачу только на тебя. О себе не скажу больше ни слова.

– На таких условиях – согласен.

– Знаешь, я никогда не могу определить, шутишь ты или серьезно.

– Я и сам не могу, – признался Ранди.

– Дело вот в чем. Интересный какой-то выбор момента. Зачем публично атаковать меня именно сейчас? Лезет в голову мысль о дирижерской руке. Но кто этот дирижер? – Она на секунду задумалась. – Белый дом?

– Милая моя, не пойми меня превратно, но у Белого дома есть и другие заботы.

– Например, сенаторы от Массачусетса.

– Ну…

– Кстати, может быть, ты и прав. Белый дом выступает против «восхождения». Поэтому, милый мой, – Касс театрально улыбнулась ему, – не исключено, что в конечном счете это нацелено на тебя. Счастлив наконец?

Лицо Ранди стало сдержанно-встревоженным.

– Говори дальше.

– Фрэнк крупный Филин, он пожертвовал партии большую сумму. Вероятно, хочет, если президента переизберут, стать послом или чем-нибудь в таком роде. По крайней мере этого, думаю, хочет жена. И вдруг он на меня набросился. Но ведь я (прости, пришлось все-таки помянуть свою персону) в каком-то смысле считаюсь источником твоей великой идеи. Вот Белый дом и сказал ему: вмажь ей хорошенько. Это повредит Джепперсону. Так могло быть. Одно из объяснений. Если только не предполагать, что мой дорогой папочка одним прекрасным утром проснулся, выпил свежевыжатый апельсиновый сок и сказал: «А не назвать ли мне сегодня поведение дочери морально отталкивающим?» Интересно…

– Что? – спросил Ранди, теперь весь внимание, отнюдь не желая оказаться во взрывной зоне семейной истории Коуэнов. Пострадать от побочных эффектов чьей-то личной драмы не улыбается никому, тем более человеку с президентскими амбициями.

– …что еще они замыслили, – закончила Касс.

Ранди взял трубку и велел прислать Майка Спека.

Через несколько минут Майк вошел. Этот бывший сотрудник президентской службы безопасности выполнял, как выражался Ранди, его «особые поручения законодательного характера». Ранди включил его в свою «Звезду смерти» в начале второй сенатской кампании, когда в ход пошла тактика выжженной земли. Слушая, как Ранди обрисовывает «проблему» немногословному, каменнолицему Спеку, Касс ощутила чуть ли не боязнь за папашу. Повеяло «Крестным отцом» в сенаторском варианте.