Камило Села - Улей

— Муж мой такой добряк, но его ничто не интересует. Сейчас я сама схожу за журналом, одну минуточку. Вы уж извините.

Войдя в комнату, где дон Роке сидит у ночного столика и раскладывает пасьянс, она спрашивает:

— Ну, что это такое? Ты разве не слышал, что я сказала?

Дон Роке не поднимает глаз от карт.

— Довольно глупо с твоей стороны думать, что я встану с места из-за каких-то китайцев!

Донья Виси порылась в корзинке с шитьем, нашла нужный номер «Херувима-миссионера» и, тихонько ворча, вернулась в гостиную, где так холодно, что едва можно усидеть.

Швейная корзинка осталась открытой, и оттуда между мотками штопки и коробкой с пуговицами — коробкой из-под леденцов от кашля, купленных в год эпидемии гриппа, — робко выглядывал уголок другого номера журнала доньи Виси.

Дон Роке откинулся на спинку стула и взял журнал.

— Вот он где.

«Он» — это священник из Бильбао, совершающий чудеса. Дон Роке принялся читать журнал.

«Росарио Кесада (Хаэн), за исцеление ее сестры от затяжного колита, 5 песет.

Рамон Эрмида (Луго), за разные успехи, ниспосланные ему в коммерческих делах, 10 песет.

Мария Луиса дель Валье (Мадрид), за исцеление от небольшой опухоли на глазу, происшедшее без помощи окулиста, 5 песет.

Гуадалупе Гутьеррес (Сьюдад-Реаль), за исцеление ребенка в возрасте одного года семи месяцев от ранения вследствие падения с балкона второго этажа, 25 песет.

Мартина Лопес Ортега (Мадрид), за успешное приручение домашнего животного, 5 песет.

Благочестивая вдова (Бильбао), за отыскание пакета с деньгами, утерянного служащим ее магазина, 25 песет».

Дон Роке озадачен…

— Ну, уж этому я не поверю, это не серьезно.

Донья Виси чувствует себя в какой-то мере обязанной извиниться перед приятельницей.

— Вам не холодно, Монсеррат? В этом доме временами прямо-таки мерзнешь!

— О нет, что вы, Виситасьон, здесь очень приятно. Очень милая у вас квартира, вполне комфортабельная, как говорят англичане.

— Ах, Монсеррат, вы всегда душка!

Донья Виси улыбнулась и начала искать свое имя в списке. Донья Монсеррат, высокая, мужеподобная, костлявая, неуклюжая усатая дама, слегка косноязычная и близорукая, надела пенсне.

Действительно, как уверяла донья Виси, на последней странице «Херувима-миссионера» значилось ее имя и имена трех ее дочек.

«Донья Виситасьон Леклерк де Моисес, на крещение двух китайских младенцев именами Игнасио и Франсиско-Хавьер — 10 песет. Сеньорита Хулита Моисее Леклерк, на крещение китайского младенца именем Вентура — 5 песет. Сеньорита Виситасьон Моисее Леклерк, на крещение китайского младенца именем Мануэль — 5 песет. Сеньорита Эсперанса Моисее Леклерк, на крещение китайского младенца именем Агустин — 5 песет».

— Ну, что вы скажете?

Донья Монсеррат любезно кивает.

— Очень похвально, ну просто очень-очень похвально. А сколько еще предстоит сделать! Страшно становится, как вспомнишь, сколько еще миллионов язычников надо обратить. Эти языческие страны, наверно, кишат людьми, как муравейник муравьями.

— Воображаю! А какие миленькие эти малютки китайчата! Если бы мы жадничали и не хотели кое-чем пожертвовать, все они отправились бы прямехонько в лимб [19]. И несмотря на наши скромные старания, там, в лимбе, вероятно, полным-полно китайцев, не правда ли?

— О да, да.

— Дрожь берет при одной мысли! И над всеми китайцами тяготеет проклятие! Толкутся все они там взаперти, не знают, бедненькие, что делать…

— Это ужасно!

— А младенчики-то, которые еще и ходить не умеют, они тоже, как червяки какие-нибудь, будут вечно копошиться на одном месте?

— Поистине так.

— Возблагодарим же Господа за то, что мы родились испанками. Родись мы в Китае, наши деточки, скорее всего, угодили бы на веки вечные в лимб. Стоит ради этого растить детей! Сколько мук примешь, пока их родишь, да потом еще натерпишься!

Донья Виси с нежностью вздыхает.

— Бедные девочки, они и не подозревают, что им угрожало! Слава Богу, что они родились в Испании, а если бы им привелось родиться в Китае… Ведь такое тоже могло случиться, не правда ли?

Все соседи покойной доньи Маргот собрались в квартире дона Ибрагима. Нет только Леонсио Маэстре, которого по распоряжению судьи арестовали; еще нет жильца из цокольного, секция Г, дона Антонио Хареньо, проводника, работающего в спальных вагонах и находящегося в поездке; нет и жильца с третьего, секция Б, дона Игнасио Гальдакано — он, бедняга, сумасшедший, — да сына покойницы, дона Хулиана Суареса, который неизвестно куда запропастился. Все остальные в полном составе, все очень взволнованы происшедшим и с готовностью явились по приглашению дона Ибрагима, чтобы обменяться мнениями.

В не слишком просторной квартире дона Ибрагима все приглашенные едва умещались — большинству пришлось стоять у стен и в промежутках между мебелью, как это бывает на заупокойных бдениях.

— Дамы и господа, — начал дон Ибрагим, — я разрешил себе созвать вас сюда, так как в нашем доме произошло событие, выходящее за рамки нормального.

— Хвала Господу! — прервала его донья Тереса Корралес, пенсионерка с пятого этажа, секция Б.

— Да услышит Он нас! — торжественно ответил дон Ибрагим.

— Аминь! — вполголоса заключили несколько человек.

— Когда вчера вечером, — продолжал дон Ибрагим де Остоласа, — наш сосед, дон Леонсио Маэстре, которому все мы желаем, чтобы его невиновность вскоре воссияла ярким, ослепительным светом, подобно лучам солнца…

— Мы не должны осложнять деятельность правосудия! — воскликнул дон Антонио Перес Паленсуэла, служащий в правлении профсоюза, жилец со второго, секция Б. — Мы должны воздерживаться от каких бы то ни было преждевременных суждений! Я в этом доме ответственный съемщик, и моей обязанностью является не допускать даже малейшего давления на судебные власти!

— Помолчите, не перебивайте, — сказал дон Камило Перес, мозольный оператор, жилец с первого, секция Д. — Дайте говорить дону Ибрагиму.

— Пожалуйста, продолжайте, дон Ибрагим, я не намерен мешать вашему выступлению, я только требую уважения к нашим почтенным судебным органам и содействия их работе на благо порядка…

— Тс-с… Тс-с… Дайте ему говорить!

Дон Антонио Паленсуэла умолк.

— Как я уже сказал, когда вчера вечером дон Леонсио Маэстре сообщил мне печальную весть о преступлении, жертвой коего стала донья Маргот Соброн де Суарес — царство ей небесное! — я поспешил попросить нашего доброго и близкого друга, доктора Мануэля Хоркеру, здесь присутствующего, дать точное и подробное заключение о состоянии нашей покойной соседки. Доктор Хоркера откликнулся на мою просьбу с готовностью, которая служит веским свидетельством его высокого понятия о профессиональном долге, и мы вместе вошли в жилище пострадавшей.