Ник Хорнби - Hi-Fi

– Про деньги… знаешь, это все ерунда. Меня совсем не волнует, что ты мало зарабатываешь. Главное, чтобы работа приносила тебе радость, а заниматься ты можешь чем угодно.

– Но раньше мы это как-то по-другому представляли. Мы были похожими, когда встретились, а…

– Как это «похожими»?

– Ты была человеком, который ходит в «Граучо», а я – человеком, который крутит там музыку. Ты носила кожаные куртки и футболки, и я тоже их носил. Но я ношу до сих пор, а ты нет.

– Потому что мне не положено. Разве что вечером.

Я стараюсь найти какие-нибудь другие слова, чтобы сказать, что мы уже не такие похожие, какими были тогда, что мы сделались разными и так далее, но это оказывается выше моих сил.

– «Мы уже не такие похожие, какими были когда-то. Мы сделались разными».

– Откуда такой придурковатый тон?

– Он изображает кавычки. Я старался найти какие-нибудь другие слова, чтобы сказать это. Как ты старалась найти другие слова, чтобы сказать, мол, или заводим детей, или до свиданья.

– Я не…

– Я пошутил.

– То есть нам лучше расстаться? Ты об этом? Если об этом, моего терпения надолго не хватит.

– Нет, но…

– Что – но?

– Но почему то, что мы перестали быть похожими, – не важно?

– Во-первых, должна заявить, что в этом нет ни капли твоей вины.

– Спасибо.

– Ты остался в точности таким же, каким был. За все годы, что я тебя знаю, ты ни чуточки не изменился. Если мы и сделались разными, то это не ты, а я сделалась. И ведь я всего-то поменяла работу.

– А прическа, одежда, манеры, друзья…

– Роб, так нечестно. Ты же сам понимаешь, мне нельзя появляться на работе с панковской стрижкой. Теперь я могу позволить себе покупать больше вещей. И за последний год или около того я познакомилась с двумя-тремя приятными людьми. Таким образом, остаются манеры.

– Ты стала жестче.

– Увереннее в себе, это возможно.

– Более толстокожей.

– Менее дерганой. А ты до конца жизни намерен оставаться все таким же? С теми же друзьями или тем же их отсутствием? С той же работой? Теми же манерами?

– Со мной все в порядке.

– О да, в порядке. Но и ты не безупречен и уж точно не счастлив. «Что будет, если ты вдруг почувствуешь себя счастливым?» Да-да, мне известно, что так называется диск Элвиса Костелло, я нарочно процитировала его название, чтобы ты внимательнее меня послушал. Ты что, станешь держать меня за полную идиотку? Или нам придется расстаться, поскольку я привыкла к тебе, несчастному? Что будет, если ты, ну не знаю… если ты создашь звукозаписывающую компанию и твой проект окажется удачным? Решишь, что неплохо бы завести новую подружку?

– Ты говоришь глупости.

– Почему же? Объясни, какая разница между тобой в роли владельца звукозаписывающей компании и мной в роли сотрудницы преуспевающей адвокатской конторы.

Мне ничего не приходит на ум.

– Я твержу об одном: если вообще веришь в возможность длительных моногамных отношений, приходится мириться с тем, что с людьми что-то происходит, а чего-то не происходит. В противном случае какой в таких отношениях толк?

– Никакого, – отвечаю я нарочито смиренно, но я и на самом деле смят – смят ее умом, ее напором и тем, что она всегда права. Во всяком случае, права настолько, чтобы заставить меня заткнуться.

5. (В постели, перед и, если понимаете, о чем я, в процессе, две ночи спустя.)

– Я не знаю. Извини. Это, наверно, потому, что я не уверен в себе.

– Прости меня, Роб, но я тебе не верю. По-моему, все дело в том, что ты выпил. Раньше подобные проблемы возникали у нас именно из-за этого.

– Сейчас – не из-за этого, а из-за неуверенности.

Со словом «неуверенности» не все выходит ладно – я проглатываю половину слогов. Это не усиливает моих позиций.

– Что, как ты думаешь, вселяет в тебя неуверенность?

Я издаю короткое безрадостное «ха!», расхожим способом изображая натужный смех.

– Видишь, я по-прежнему не очень догадлива.

– «Я слишком устала, чтобы расстаться с тобой». Все эти дела. И Рэй, и то, что ты постоянно, так сказать… раздражаешься на меня. Злишься, что я совсем безнадежный.

– На этом и закончим? – Она имеет в виду попытки заняться любовью, а не наш разговор и не наши с ней отношения.

– Пожалуй. – Я скатываюсь с нее и лежу, обняв ее одной рукой и глядя в потолок.

– Извини меня, Роб. Я была недостаточно… Я плохо давала понять, что мне этого хочется.

– И как ты думаешь почему?

– Постой. Сейчас попробую все как следует объяснить. Так вот. Раньше я думала, что мы с тобой связаны одной тонкой нитью, и стоит мне ее разорвать, как все и кончится. Ну я и разорвала ее, только ничего не кончилось. Нить была не одна, их многие сотни, тысячи, они везде: Джо замолкает, когда я говорю, что мы с тобой расстались, я чувствую себя как-то странно в твой день рождения, я чувствую себя как-то странно… нет, не во время секса с Рэем, а после, мне делается не по себе, когда я нахожу в машине и ставлю записанную тобой кассету, я часто думаю, как ты там… да миллион самых разных вещей. А к тому же еще ты переживаешь больше, чем я думала… И потом, в день похорон… это ведь я захотела, чтобы ты пришел, а не мама. В смысле, она, наверно, была рада твоему присутствию, что ты был, но звать Рэя – такой мысли у меня ни на секунду не возникало, и тут-то я и почувствовала, что устала. Я не была готова взвалить на себя все это. Такие муки – и только ради того, чтобы отделаться от тебя. – Она тихонько смеется.

– И это, по-твоему, все объясняет?

– У меня всегда было плохо с проявлениями нежности. – Она касается губами моего плеча.

Вы слышали? У нее всегда было плохо с проявлениями нежности. Для меня это серьезная проблема, как и для любого мужчины, в чувствительном возрасте слушавшего «The Look of Love» [99] «Влюбленный взгляд» Дасти Спрингфилд. Я ведь представлял себе, что так оно все и будет, когда я женюсь (тогда я называл это «женюсь» – сейчас использую выражения «поселиться вместе» или «поладить»). Я представлял себе сексуальную женщину с сексуальным голосом и обильным сексуальным макияжем, всеми своими порами излучающую преданность мне. А любовный взгляд, это отнюдь не выдумка – не то чтобы Дасти совсем уж водил нас за нос, – но вот только в действительности он оказывается не таким, каким виделся мне в воображении. Это не взгляд огромных глаз, пышущих желанием с просторов двуспальной кровати, едва прикрытой гостеприимно откинутым одеялом; это скорее великодушно-снисходительный взгляд, каким мать смотрит на своего карапуза, или взгляд изумленного недовольства, или даже болезненно-заботливый взгляд. А как же любовный взгляд по Дасти Спрингфилд? Выкиньте из головы. Это такой же миф, как и экзотическое белье.

Женщины напрасно сетуют на средства массовой информации, насаждающие стандарты женской красоты. Ведь мужчины прекрасно понимают: не всем же иметь грудь Брижит Бардо, шею Джеми Ли Кёртис и задницу Фелисити Кендалл, а потому особо не возражают против такого несовершенства. Естественно, мы отдадим предпочтение Ким Бэсингер перед Хэтти Джакс, точно так же как женщины предпочтут Кеану Ривза Бернарду Маннингу, [100] Голливудским красавцам отдается предпочтение перед английскими комическими актерами, при всей своей популярности далеко не являющимися эталонами сексуальной привлекательности. но внешняя привлекательность не самое главное – главное, насколько ты способен опустить планку. Мы довольно быстро сообразили, что джеймс-бондовские девушки – не про нашу честь, но осознание того, что женщины вряд ли когда-нибудь будут смотреть на нас теми же глазами, какими Урсула Андресс смотрела на Шона Коннери или хотя бы Дорис Дей смотрела на Рока Хадсона, [101] Урсула Андресс смотрела на Шона Коннери в «Докторе Но» (1962), первом фильме из цикла про Джеймса Бонда. Дорис Дей была партнершей Рока Хадсона в нескольких романтических комедиях: «Разговор на подушке» (1959), «Вернись, любимый» (1961) и «Не шли мне цветов» (1965). к большинству из нас приходило гораздо медленнее. Ко мне оно, похоже, до сих пор не пришло.