Кристина Паёнкова - Бегство от запаха свечей

– Таков приказ: пускать только по пропуску или служебному удостоверению. Если у вас их нет, предъявите другой документ, и вам выпишут пропуск. Причем предупреждаю, что его должен подписать тот, к кому вы идете. Иначе вахтер вас не выпустит и вызовет начальника отдела кадров.

– Пани Валасюк! Ведь вы меня не первый год знаете! Зачем эти церемонии? Мне нужно срочно в отдел снабжения, оформить заявку. Через пять минут я уйду, даю вам слово!

– Знаю, не знаю – это мое дело. К себе домой я вас и среди ночи пущу. А здесь трест! И приказ есть приказ.

Я получила пропуск, прошла в отдел снабжения, а затем в отдел кадров – за удостоверением.

– Принесите четыре фотокарточки, все одинаковые, – сказала какая-тo новенькая, – и через два дня получите удостоверение.

– Целых четыре карточки! Зачем? – воскликнула я с удивлением.

– Так полагается. И все обязаны их принести. Согласно приказу номер четыре. Кажется, вы уже нарушили сроки, поторопитесь, а то получите выговор.

Вернувшись на стройку, я рассказала об этом начальнику, но тот только рукой махнул.

– Я уже ничему больше не удивляюсь. При мне привезли в трест эти удостоверения. Знаете сколько? Полный грузовик. Десятки тысяч. Видать, богата наша народная Польша, может себе позволить такую роскошь. Удостоверения-то для всех разные. Для служащих одни, для рабочих другие, для проходящих испытательный срок – третьи. У нас с вами будут зеленые. И каждые три месяца их надо продлевать. Путаница, сам черт не разберет. Нет… что и говорить, у нас тут не соскучишься.

Отец вернулся через две недели.

Я сразу же побежала к нему. Он даже не поднялся мне навстречу, только улыбнулся вымученной улыбкой. И – ни слова!

Мы так и не узнали, где отец был все это время. На работу он больше не пошел. А через несколько дней слег совсем. Врач настаивал на больнице, но он отказался наотрез.

– Мне только покой нужен. И снотворное. А из дома я никуда не пойду. И не приставайте вы ко мне, ради бога, с вашими «поешь» и «выпей». Знаю, знаю, вы хотите как лучше, но мне уже ничем не поможешь.

Четвертый семестр был в разгаре, мне нельзя было отставать, и я забегала к отцу лишь поздно вечером, после занятий.

Ему стало хуже. Меня он едва замечал. Заходили товарищи по работе, заведующий мастерской. Отец поворачивался лицом к стенке и не отзывался.

– Когда вашего сына арестовали, – рассказывал бабушке заведующий, – мы хотели хлопотать, ведь мы же его знаем. Но директор был против. Он предостерег нас, что это может плохо кончиться, что у каждого из нас жена и дети, об этом нельзя забывать.

– Что теперь делать? – вздыхала бабушка.

– Не волнуйтесь. Завтра мы пришлем хорошего врача. Такой настырный – не уйдет, пока не уговорит его лечь в больницу.

Отца положили в клинику университета. Он не противился.

Я хотела поехать с ним вместе в больницу, но он не разрешил.

– Через пару дней придете меня навестить.

Десятого марта отец умер.

Я шла за гробом и плакала. Гроб стоял в кузове грузовика, украшенный венками, а мне не верилось, что отца больше нет. Я плакала от горя и ужаса, плакала над собой.

Когда гроб опустили в могилу, директор произнес речь. Он долго говорил о достоинствах отца, о его трудолюбии и в заключение сообщил, что ему посмертно присвоено звание ударника труда. Товарищи подходили прощаться с ним. Играл оркестр.

Я стояла рядом с бабушкой, не уронившей ни слезинки. Она принимала соболезнования, кивала, но лицо у нее оставалось неподвижным, словно высеченным из камня.

Люди разошлись, мы остались вдвоем, и бабушка заговорила впервые за время похорон.

– Да, не думала я, что приведется пережить своего сына. Он был честным человеком, помни об этом. Не плачь! Тут слезами уже не поможешь. И иди домой. Я хочу побыть здесь одна.

Мама была в Кальварии, о смерти отца узнала только по приезде. От волнения я все на свете перепутала и послала ей телеграмму не в Кальварию, а в Ченстохов.

Работы у меня было невпроворот. Я изо всех сил старалась помогать своему начальнику. Человек он был славный и работал не за страх, а за совесть. Он пережил Освенцим и, несмотря на молодой возраст, был совсем седой.

Вечером я шла на занятия в техникум, а потом дома снова садилась за учебники. Я задалась целью получить диплом техника и прилагала все усилия к этому, стараясь не думать о творившихся вокруг непонятных вещах.

Через неделю после похорон отца меня вызвали к управляющему. Там сидел незнакомый мужчина, который поднялся мне навстречу, протягивая какую-то красную книжечку.

– Я из госбезопасности. Идемте со мной.

Я молча, послушно застегнула пальто и пошла. Дежурная на этот раз ни о чем не спрашивала, только с ужасом смотрела мне вслед. Сердце у меня бешено колотилось от страха.

Туда мы поехали на машине. Молчали всю дорогу. В вестибюле здания мой провожатый оставил меня на попечении вахтера и велел ждать. Я осмотрелась кругом. Высоченный, в несколько этажей, вестибюль, облицованный не то зеленой, не то голубой плиткой, казалось, доставал до небес. Прекрасные зеленые пальмы усугубляли ощущение нереальности.

Меня позвали и повели по длинному коридору куда-то в глубь здания, все дальше и дальше. Потом вверх по лестнице, снова по коридору и снова по лестнице. Я задыхалась от усталости.

Длинные светлые коридоры казались вымершими, а стеклянные двери, закрашенные белой краской, вели как бы в никуда. На дверях не было никаких табличек, они ничем друг от друга не отличались.

Эхо усиливало звук шагов. Казалось, по коридору движется целое шествие. Я не знала, ни на каком мы этаже, ни в какую сторону идем, и думала лишь об одном: будет ли конец этому пути?

Наконец-то! Прибыли. Мы вошли в дверь, и я остановилась в изумлении: обыкновенная учрежденческая комната. Секретарь. Телефоны, шкафы с папками, письменный стол, заваленный бумагами. У окна – девушка за пишущей машинкой.

– Привели Дубинскую! – крикнул конвоир кому-то в соседней комнате.

– Пусть войдет.

Я вошла в почти пустую комнату. Только письменный стол и кресло в одном углу да стул – в другом. Не дожидаясь приглашения, я села на этот единственный стул. Теперь надо заставить себя думать о чем-нибудь приятном, постараться забыть, где я. Машинально достав из сумки сигареты, я закурила.

– Пока что можете курить. Но в дальнейшем советую спрашивать разрешения.

Я вспомнила, что однажды уже была в этом здании. Из-за Кристины. Она как-то зашла за мной со своим очередным поклонником и позвала идти с ними фотографироваться. Мы снимались около универмага, возле оперного театра, у плотины, а потом решили зайти подкрепиться в кафе «Добро пожаловать» на улице Новотко. Как раз у входа в управление госбезопасности у меня развязался шнурок. Я остановилась, а Кристинин знакомый меня сфотографировал. Минуту спустя мы уже были внутри. Нас остановил и привел туда какой-то военный. Нам учинили допрос, записали наши фамилии и адреса, забрали всю пленку и только после этого отпустили. Мы быстро пошли в сторону рынка. Рядом с оперой Кристина остановилась у газетного киоска, рассматривая открытки.