Кристина Паёнкова - Бегство от запаха свечей

– Вот так штука, – воскликнула она внезапно. – Гляньте, что я нашла! Много их у вас?

На открытке в красивом ракурсе было заснято управление госбезопасности. Кристина мгновенно приняла решение, скупила все открытки и отправила их по почте в отдел, где у нас изъяли пленку.

Как долго я жду? Несколько минут или несколько часов? Время идет. Не буду смотреть на часы. Лучше не надо. Только разнервничаешься еще больше.

– Вызывают Дубинскую! – в дверях стояла девушка-машинистка. – Это вы? Хороший у вас воротник на пальто. – Когда мы вошли в секретариат, она сказала: – Пройдите к начальнику.

Новая комната, точно такая же, как и та, в которой я ждала. Даже цветы в горшочках одинаковые.

За столом сидел молодой человек аскетического вида в зеленой военной гимнастерке, с сигаретой в зубах.

– Садитесь! – сказал он и, приподнявшись на стуле, отчего показался мне очень высоким, крикнул в сторону открытой двери секретариата: – Магда! Что там творится, черт возьми! Сколько можно ждать?

– Не кричите. Ролек был здесь, но его вызвала междугородная; сейчас он вернется, – откликнулась девушка.

Минуту спустя вошел второй мужчина, неся пишущую машинку. Сверху лежала пачка бумаги, которая соскользнула и рассыпалась по полу.

– Копаться ты умеешь, ничего не скажешь! Начнем мы когда-нибудь или нет? Собирай скорее эту проклятую бумагу! Магда, помоги ему, авось тебя не убудет.

Дверь за Магдой закрылась. Пишущая машинка стояла наготове. С минуту начальник молча шагал взад и вперед по комнате. Затем остановился и крикнул:

– Быстро, гражданка, отвечайте, только без всяких штучек и фокусов! Нам все это знакомо. Фамилия? Имя отца? Имя матери? Записывай скорее, черт возьми! Любовное письмо ты бы небось не так выстукивал. Записал? Поехали дальше. Чего ты уставился на нее? Девок, что ли, не видал? Год рождения? Адрес?..

Я старалась отвечать четко и быстро.

– Кем был отец вашего отца? Где родился?

– Не знаю.

Затем вопросы и ответы стали смешиваться, сливаться. Было жарко. Я отвечала, как автомат. И уже сомневалась во всем. Вопросы следовали слишком быстро один за другим, я не успевала отвечать, путалась. Мне стало нехорошо и, машинально достав сигарету, я закурила.

Когда стемнело, сделали перерыв. Я стояла в коридоре. Рядом сидел охранник. Меня это совершенно не интересовало. Кто-то проходил мимо. Я отдыхала. И поняла: здесь человека охватывает полнейшее безразличие ко всему на свете.

Меня снова ввели в ту же комнату. Но вопросов больше не задавали. Внезапно дверь отворилась, и в комнату вбежал, будто его толкнули сзади, какой-то мужчина. Я подняла на него глаза и встретила такой же, как и у меня, усталый, невидящий взгляд. Мы не были знакомы.

– Начнем! – скомандовал начальник. – Посмотрите друг на друга. Быстро! Ну, – он обратился ко мне, – кто этот человек?

– Не знаю! – Я продолжала смотреть на незнакомца. – Не знаю!

– Кто этот человек? Кто этот человек? – вопрос повторялся раз за разом.

– Не знаю! – отвечала я неизменно.

Теперь мне стали задавать вопросы, смысла которых я вообще не понимала.

Наконец прозвучало обвинение: сотрудничество с ВИНом. Я продолжала твердить: «Не знаю! Ничего не знаю!»

Нас допрашивали по очереди. Я соображала все хуже и хуже. Что-то давило на уши, мешая слушать. Вдруг я почувствовала тошнотворный запах свечей и потеряла сознание.

Очнулась я с горечью во рту. Сквозь застилающий глаза туман различила склонившиеся надо мной лица. Значит, я все еще здесь, в госбезопасности.

– На сегодня хватит. Уведите их! – начальник удалился.

Я встала сама, без посторонней помощи. Голова кружилась, запах свечей не ослабевал. У меня забрали сумку, часы, поясок от пальто, и охранники с какими-то стертыми лицами повели меня по тем же коридорам и лестницам вниз.

В темной дежурке со мной разделались быстро. При свете единственной лампочки, подвешенной к самому потолку – да еще в металлической сетке! – записали только имя, фамилию и год рождения. На книгу падала от проволоки странная, смешная тень.

Меня втолкнули в камеру. Маленькая клетушка, освещенная так же, как дежурка, но, пожалуй, еще хуже. Воздух тяжелый, пропитанный запахом плесени и мочи.

Я села на пол у двери, боясь шевельнуться.

– Эй, малышка, иди сюда, – позвал меня хриплый женский голос. – На нарах удобнее. Пальто сними, укроешься им. Здорово они тебя обработали, ты совсем как пьяная.

Я послушно поднялась и, словно автомат, пошла на голос. Кто-то невидимый, сидевший на нижних нарах, потянул меня за руку и усадил.

– Спать хочется, – пожаловалась я шепотом.

– Спи, спи… если можешь, – ответил тот же хриплый голос.

Я сидела на нарах, поджав ноги, и заново переживала весь допрос.

– Не знаю! – крикнула я вдруг с отчаянием.

– Успокойся. Не знаешь – не надо! Тут тебя никто ни о чем не спрашивает. Закурить нету?

– Пожалуйста, курите! – пошарив в кармане, я протянула сигареты и спички.

В камере зашевелились. Только теперь я поняла, что женщин несколько. Каждая взяла по полсигареты. Все закурили.

При свете зажженной спички я разглядела свою соседку по нарам, молодую еще женщину с прямыми, черными, как смоль, волосами.

– Сколько тебе лет? Ты выглядишь совсем девочкой, – спросила Черная.

– Двадцать.

– Двадцать лет! Если б ты знала, милая моя, где я была в твоем возрасте! Что и говорить, раненько начинаешь. И угораздило же нас родиться в это проклятое время, когда весь мир с ума сходит. Сволочная жизнь!

– Тише! – прошипел кто-то словно с потолка.

Все мгновенно замолчали, потушили сигареты и застыли на своих местах. Я боялась пошевелиться. У меня онемела сначала левая нога, потом правая, казалось, в тело впиваются миллионы иголок.

Из оцепенения меня вывел какой-то шум в коридоре, шаги, хлопанье дверей.

– Подъем. Половина шестого. Они считают, что с нас хватит сна. Здесь не гостиница, – объяснила Черная.

Свет стал ярче. Щелкнул замок открываемой двери. Женщины поднялись с нар и выстроились в ряд. Вошли два охранника. Один с раскрытой книгой в руках зачитывал фамилии.

– Адамовская Мария.

– Здесь.

– Барко Янина.

– Здесь.

– Дубинская Катажина.

– Здесь, – я хотела что-то добавить, но Черная до боли стиснула мне руку, заставив замолчать.

Принесли большой кувшин черного кофе и хлеб.

Я отхлебнула несколько глотков. Хлеб застревал в горле.

– Как ты думаешь, долго тебя продержат? – спросила Черная.

– Не знаю. Хочешь – верь, хочешь – нет, но я вообще не знаю, в чем дело. Меня все только спрашивали и спрашивали, пока мне не сделалось дурно. Ничего не понимаю.

– Бывает. Если тебя отпустят домой, то вызовут с вещами. Тогда оставь нам сигареты.