Григорий Ряжский - Дом образцового содержания

– Так и хорошо, что не пускает, – рассмеялся Томский. – Целей будете.

– Серьезно, Гусар, я вот о чем спросить хотел. Скажи, как же ты мильон тогда от меня упас, а? Я же в курсе – перекинул за бугор. А как – не вычислил. Не смог. Так и не узнал.

Тот улыбнулся:

– Что, не отпускает?

– Не отпускает, голубчик, не отпускает, – согласился Глеб Иваныч и поймал себя на том, что назвал Стефана так, как это сделала бы Мирская.

– Да все просто, Глеб Иваныч, – с легкостью подхватил тему Томский. – Собрались влиятельные иностранцы-антисоветчики, подсчитали купюры на глазах друг у друга, списали номера, подписали Акт об уничтожении и передали его в Посольство США с соответствующим комментарием. Все! Дальше – мелочь: в тот же день Акт по официальным каналам был переправлен в министерство финансов и Казначейство США с единственной целью – чтобы предъявитель документа на имя господина Стефана Томского, рожденного в городе Томске, СССР, в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, имел возможность беспрепятственно получить эквивалент означенной суммы в любой день и час обращения. Это и было подтверждено без обратной задержки. – Он улыбнулся. – Видите? А вы не пустили меня, товарищ генерал, за тот бугор. Отправили не к мильону моему, а за три моря, в далекую Магаданскую область. – Он махнул рукой. – Да я не в обиде, Глеб Иваныч, в конце концов, нет худа без добра.

– Это ты намекаешь, что с короной вернулся? – с ответной ухмылкой спросил генерал. – Да-а-а… не зря съездил, такая-то голова, как твоя, короны требует, это уж точно. Надо ж как лимон упаковал хитро – не подберешься. И то правда, всех нас козлами сделал.

– Такая профессия была, ничего не поделаешь, – Стефан артистично пожал плечами. – Такие были наши времена.

– Ну а теперь что – изменились?

– Теперь изменились. Теперь прошлые профессии государством нашим узаконены, сами знаете. Теперь искусство любить и собирать не запрещается. И продавать, и покупать, и снова продавать – пожалуйста. Плати налоги и торгуй себе на здоровье.

– А людей убивать? – негромко спросил Чапайкин и упер взгляд в Стефана – глаза в глаза.

Тот не дрогнул и глаз не отвел. Переспросил только, без страха на лице, но и без улыбки:

– В каком смысле, Глеб Иваныч?

– Людей, говорю, убивать за искусство за твое, это тоже теперь профессия?

Чапайкин не отводил взгляда от Гусара, даже не делая попытки как-нибудь намекнуть, что шутит. И Стефану стало неуютно.

– Это вы о ком? – Он отвел наконец глаза и присел в кресло напротив генерала.

– Это я о тебе, падла, – так же тихо, как и прежде, уточнил пенсионер. – О тебе, убийская рожа.

Стефан поднялся с места, стремительно высчитывая, как должны теперь развернуться события. В том, что генералу все известно, он уже не сомневался. Другое дело – какими тот располагает доказательствами. Что старый козел принес за пазухой и в каком кармане держит джокера. Ни удивления, ни тем более негодования он решил не разыгрывать, а спокойно предложил:

– Ну говорите, Глеб Иваныч, говорите. Я слушаю вас. Очень внимательно слушаю.

– А я все уже сказал, – отрубил Чапайкин. – Это тебе и есть мой приговор. За Митькину жизнь, поганец, и за Розу Марковну. За картинки, что жизнь на стенках провисели, пока ты их, мразь, присвоить не догадался. – Стефан молчал, давая старику возможность выговориться. Пара вариантов действий уже просматривалась, но еще для двух требовалось время, чтобы успеть обдумать последствия. Чапайкин, прекрасно осознавая, что творится в этот момент в голове у собеседника, решил дать ему время помучиться. И пояснил:

– Как узнал – интересно? – Стефан не ответил. – Просто узнал. Сначала Митька глазок Федькин залепил, а потом сам тебе на кладбище глазами сделал – доложился, видно, что по плану все, у Федьки работы, у Керенского на квартире. А ты дурак все же, Гусар. Красные машины без номеров не только свидетели подмечают, но и те, у кого башка варит лучше, чем пустая кастрюля. Тебе б в Академии ЧК поучиться, там такое говно на начальном курсе проходят, не говоря уж об другом. – Он вздохнул: – Одно не пойму, Гусар, как ты Митьку-то сумел оплести, что он самолично свое же добро тебе в руки принес? Наверно, крепко прежде подумал, чтоб в такое дело пацана втащить. Или запугал? – Он с ненавистью поглядел на своего бывшего подследственного.

Стефан снова опустился на павловский стульчик:

– Что вы хотите, Глеб Иваныч? – напрямую спросил он старика. – Сдать меня легавым? Ну сдадите, допустим. И что? Бредни ваши старческие выложите? Без единого доказательства? Я уже не говорю о наличии железного алиби и об отсутствии по большому счету мотивов.

– Ну здесь я, пожалуй, соглашусь, – раздумчиво согласился Чапайкин. – Сдавать тебя смысла нет никакого. У них даже показания снять оснований не будет, тут ты прав.

– Тогда что? – пожал плечами бандит. – Денег хочешь, старый валенок?

– Хамишь, Гусар? – На этот раз Чапайкин посмотрел на него с усмешкой. – Хамишь – стало быть, боишься. А боишься – значит, ответишь.

– Перед кем, дорогой мой старичок? Перед тобой, может? – Он уже понял, что неожиданности не предвидится. Весь разговор, скорей всего, упрется в параграф «совесть», о который и споткнется. Душещипательные беседы он вел много лет тому назад. С тем же, кстати говоря, малоинтересным персонажем.

– Перед Богом ответишь, Стефан Томский, – ответил старик, сунул руку в карман брюк и вытащил оттуда револьвер типа «наган». Он крутанул барабан вокруг оси, взвел курок и медленным движением направил ствол Стефану в грудь. – А я помогу тебе добраться до него. Он мне, наверно, только спасибо за такой подарок скажет. А дальше сам разбирайся, куда тебя направят. С картинками или без картинок. – Он снова крутанул барабан. – Про картинки Розины даже не спрашиваю, зуб даю, засадил давно. Ты ж у нас парень шустрый, проколов в профессии не допускаешь. Да, Стефанчик?

В этот момент первый раз за весь разговор Томскому перестало быть неуютно. Перестало – оттого что сделалось страшно. Страшно без дураков. Потому что внезапно понял, что старик и сам давно уже не хочет жить. И даже, может, таким прихотливым путем, вспомнив о нерастраченном резерве благородства, желает незатяжной смерти. И это кардинально меняло все дело и одновременно ломало планы – все, от первого до четвертого, уже почти выработанного быстрой бандитской головой. Выход просматривался единственный – тянуть время как можно дольше. И тогда он решил затеять новый разговор.

– Послушай, старик, – Стефан снова опустил тело в кресло, – вот ты пришел меня убивать. Так?

– Именно, – согласился Чапайкин, пытаясь разгадать, что теперь собирается затеять Гусар. – Убивать.