Чак Паланик - Незримые твари

Брэнди опирается на меня, мы пересекаем фойе на цыпочках, совершая неторопливый трехногий пробег от подножья лестницы до дверей гостиной. Со скрипом приоткрываем дверь на несколько дюймов и просовываем головы в щель.

Эллис лежит, развалясь на ковре гостиной.

Мистер Паркер сидит на груди Эллиса, пристроив по бокам его головы лапищи семнадцатого размера.

Руки Эллиса шлепают по большой заднице Паркера, цепляются за спину его двубортного пиджака. Разрез в пиджаке мистера Паркера разорван по шву от середины поясницы до воротничка.

Руки мистера Паркера; в одном кулаке он сжимает слюнявый, жеваный бумажник из кожи угря, просунутый между коронок Эллиса.

Лицо Эллиса лоснящееся, темно-красного цвета: похоже на то, как оно выглядит вымазанным в вишневый пирог на соревновании по их поеданию. Выполненный пальцем рисунок, каша из слез и крови из носу, из слюней и соплей.

Волосы у мистера Паркера падают на глаза. Другая рука сжата в кулак, схвативший пять дюймов вытянутого языка Эллиса.

Эллис дергается и булькает меж толстых ног мистера Паркера.

Побитые вазы эпохи Менг и другие останки коллекций валяются на полу, разбросанные повсюду вокруг.

Мистер Паркер говорит:

- Правильно. Давай. Хорошо. Только успокойся.

Мы с Брэнди наблюдаем.

Я хотела уничтожить Эллиса - но такого и пожелать не могла.

Обнимаю Брэнди. Брэнди, милая. Нам лучше прогулять тебя вверх по лесенке. Дать тебе еще чуток отдохнуть. Угостить тебя свежей горстью хорошеньких капсулок бензедрина.

Насчет пластических операций: все лето я провела в роли собственности мемориального госпиталя Ла Палома, разбираясь, что же способна сделать для меня пластическая хирургия.

Там были пластические хирурги, много хирургов, и были книги, которые они приносили. С картинками. Рисунки, которые я видела, были черно-белые, слава Богу, а хирурги рассказывали мне, как я могла бы выглядеть после нескольких лет мучений.

Почти любая пластическая операция начинается с кое-чего, называемого стеблем . Со средства для достижения.

Со временем становится мерзко. Даже в этих черно-белых рисунках.

После всего, что узнала, я могла бы работать врачом.

Прости, мам. Прости, Бог.

Манус когда-то говорил, что Бог - это твои предки. Ты их любишь и желаешь им счастья, но все равно предпочитаешь жить по личным правилам.

Хирурги сказали, что нельзя просто отрезать кусок кожи в одном месте и примотать его на другое. Это же не дерево прививать. Дело в кровоснабжении, вены и капилляры не смогут сцепиться, чтобы поддерживать жизнь пересаженной ткани. Кусок просто отомрет и отвалится.

Звучит пугающе, но когда я вижу, как человек заливается румянцем, моя реакция не - "о, как мило". Румянец напоминает мне только о крови, которая скрыта под любой поверхностью.

Дермабразия, как рассказал мне очередной пластический хирург, это все равно что прижимать зрелый помидор к ленточно-точильному станку. Расплачиваешься в лучшем случае кашей.

Чтобы пересадить кусочек кожи, чтобы реконструировать челюсть, нужно отсвежевать тонкую полоску кожи с шеи. Она берется у основания шеи, но не стоит резать кожу у подбородка.

Представьте себе полоску или ленточку кожи, свободно свисающую с шеи, но по-прежнему прикрепленную к основанию лица. Кожа все еще прикреплена к вам, поэтому снабжается кровью. Полоска по-прежнему жива. Берешь полоску кожи и сворачиваешь ее в трубочку или валик. Оставляешь свернутой, пока та не срастется в длинный висячий шнурок из плоти, болтающийся снизу лица. Живая ткань. Полная свежей, здоровой крови, тепло шлепающая и хлопающая тебя по шее. Вот что такое стебель.

Уже сам по себе процесс срастания может затянуться на месяцы.

* * *

Перенесемся назад, в красный "Фиат", где Брэнди прячется за очками от солнца, а в багажнике заперт Манус, и Брэнди везет нас к вершине Роки-Бьют, к руинам какого-то сторожевого форта на холме, где ночами, свободными от школьного бала, детишки из школ Паркроуза, Гранта и Мэдисона бьют пивные бутылки и наслаждаются небезопасным сексом в старых развалинах.

Ночью по пятницам эта вершина полна ребятишек, которые говорят друг другу - "Вон, смотри, видишь мой дом? Вон, синий огонек в окне, это мои предки смотрят ящик".

Развалины эти - просто несколько слоев каменных глыб, до сих пор удержавшихся одна на другой. Внутри развалин гладкая и каменистая почва, усыпанная битым стеклом и поросшая грубой садовой травой. Вокруг нас, со всех сторон кроме той, где подведена дорога, склоны Роки-Бьют представляют собой скалы, возвышающиеся над пунктирами уличных огней.

Здесь можно захлебнуться тишиной.

Нам нужно одно: место, чтобы остановиться. Пока я не решу, что дальше. Пока мы не разживемся деньгами. У нас два, максимум три дня, пока Эви вернется домой, и надо будет валить. А потом, думаю, я смогу позвонить Эви и ее пошантажировать.

Эви много мне задолжала.

Значит, имею полное право.

Брэнди загоняет "Фиат" в самый темный уголок развалин, потом гасит фары и дает по тормозам. Мы с Брэнди встаем на месте так резко, что только ремни безопасности удерживают нас от столкновения с приборной доской.

Лязг и колокольный звон металла по металлу грохочет и гудит гонгом в машине вокруг нас.

- Типа извиняюсь, - говорит Брэнди. - На полу какое-то дерьмо, что-то закатилось под педаль, когда я пыталась притормозить.

Музыка чистого серебра доносится из-под сидений. Кольца для салфеток и серебряные ложки выкатываются нам под ноги. Между туфель Брэнди лежит подсвечник. Серебряное блюдо, блестящее в свете звезд, наполовину выскользнуло из-под переда ее сиденья, и торчит кверху между длинных ног Брэнди.

Брэнди смотрит на меня. Опустив подбородок. Брэнди сдвигает "Рэй-Бэнсы" на кончик носа и выгибает подкрашенные брови.

Пожимаю плечами. Потом иду вызволять свой любовный груз.

Даже после открытия багажника Манус не шевелится. Колени прижаты к локтям, руки сложены у лица, ноги подвернуты к заднице, - Манус как зародыш в армейском прикиде. А что его окружает - я сначала не заметила. У меня сегодня ночью был большой стресс, поэтому - извините, что я не приметила это еще у дома Эви, но повсюду вокруг Мануса блестят серебряные предметы. В багажнике его "Фиата" пиратские сокровища и другие вещи.

Реликвии.

Вот свечка - длинная белая свеча.

Брэнди срывается с сиденья и тоже подходит посмотреть.

- Ни хрена себе! - говорит Брэнди, закатывая глаза. - Ни хрена себе!

Вот пепельница, то есть нет, это глиняный отпечаток ладошки, прямо возле не приходящей в сознание жопы Мануса. Такие отпечатки делают в начальной школе, вдавливая руку в жестянку с сырой глиной, для подарка ко Дню матери.