Юрий Мамлеев - Крылья ужаса

Леня не понимал ее слов, и тогда она, чувствуя безнадежность, переводила разговор на политику или на конец света. Но Леня плохо чувствовал, что свет вообще существует, и потому к концу того, чего нет, относился со здравым удивлением. Только в ответ разводил руками.

Но годам к 23 в нем вдруг произошел неожиданный переворот. Он неожиданно определился, понял, что он не где-нибудь, а на месте, и почувствовал в себе какой-то таинственный, потенциальный талант. Ему вдруг еще бешеней захотелось жить и проявлять себя до бесконечности.

Люда способствовала ему в этом начинании. Правда, талант его был в каком-то странном состоянии, но он явным образом был гуманитарного характера, причем в разнообразном направлении: Леня писал статьи, рисовал. Он чувствовал, что сможет утвердиться…

Параллельно крепло и желание жить. В этот период Люда немного отошла от него, тем более у нее завелся мучительный роман с молодым человеком, наполовину обалдевшим от нее. Он, в сущности, ничего не понимал в ней, но именно поэтому привязался к Люде, как к загадке.

Люда к тому же считала, что он сможет разгадать ее или приблизиться к ней духовно только будучи в огненно-нетрезвом виде, и поэтому нещадно поила его. Кирилл — так звали полюбовника — действительно в нетрезвом виде прямо-таки озарялся и где-то искал пути к пониманию Люды.

— Я в тебе вот что не пойму, Люд, — твердил он ей однажды после бутылки кореандровой водки, выпитой где-то в закутке. — Почему ты смерть любишь?

— Да откуда ты взял, что я смерть люблю? — ответила тогда Люда и выпила свою стопочку, стоявшую на земле.

— Да потому, что в глазах твоих это вижу. Я, Люд, в то, что ты мне объясняешь, все равно не войду, не моего это ума дела. Я, когда ты говоришь, в глаза твои гляжу — и вижу там смерть.

— Хорошо, хоть что-то видишь, Кирюшенька. Но почему смерть? Не в ту сторону глаз глядишь, мой милый…

— В другую сторону я и не заглядываю. Хватит с меня и одной стороны твоих глаз. Я тебя, Люда, очень люблю, и на том свете буду любить еще больше…

Уже подумывали они о браке, о ранней семье, как вдруг Кирюшка, неожиданно для самого себя, сбежал. Испугался, одним словом, ее, Люды, или, может быть, ее глаз. Люда недолго горевала, точнее не горевала вообще. И опять положила глаз на своего брата. К этому времени брат уже окончательно заважничал, словно абсолютно понял где, в каком миру он теперь живет и что он далеко не последнее существо здесь. Стал даже петь по ночам песни, правда не в меру веселые. Один из соседей по коммунальной квартире — лохматое, неповоротливое, гетеросексуальное создание, звали его Гришею — не раз повторял, что если б Леня пел грустные песни по ночам, все было бы нормально и он бы засыпал, а что де от веселых песен у него, у Гриши, шалят нервы.

— Какое сейчас веселье на земле! — кричал он в коридоре. — Тоска одна теперь от веселья-то!

Но Леню теперь уже почти не покидало это веселье, точно он летел навстречу своему таланту и будущему. Талант действительно из него выпирал, и он становился в меру известным…

А Люде было приятно общаться с будущей знаменитостью.

И вдруг все рухнуло, особенно веселие. Брату объявили, что у него запущенный рак, о котором он и не подозревал, и что он, такой молодой, скоро умрет, умрет через полгода, самое большее. Последнее, главным образом, и не удалось скрыть.

Люду перекосило от ужаса. Прежде всего Леня был ее брат, хоть и двоюродный, и поэтому она почувствовала в первый момент, что эта будущая смерть имеет к ней самое прямое отношение. Она почти забросила свой институт, и в то же время никак не могла понять, что это значило бы для нее: стать мертвой или умереть. Она никак не могла связать это событие с собой, настолько оно казалось ей абсурдным. И к Лене стала относиться с любопытством, как к своему непонятному будущему. И в то же время страстно жалела его… Ей казалось, что его надо во что бы то ни стало в чем-то убедить логически, и тогда найдется здравый выход, потому что в мистический выход Леня все равно не поверит, — думала она на подходе к его дому, нервничая, потому что это было первое посещение брата после такого известия.

Она юркнула в широкую пасть парадного входа, проскочила в лифт, и с дрожью поднялась на шестой этаж — с дрожью, потому что лифт олицетворял для нее капкан, падение с высоты и смерть. Позвонила положенные три раза. Открыл другой сосед брата, толстун, и провел его к Леониду, захлопнув дверь. Леня стоял посреди комнаты, в руках у него была нитка с нацепленной бумажкой, которой он забавлял огромного серого кота, играя с ним. Кот подпрыгивал и бил лапой по бумажке.

— Как дела? — неожиданно спросила Люда.

Леонид ничего не ответил, продолжая забавляться с котом.

— Ты непременно излечишься, непременно! — почти закричала Люда. — Такие как ты не умирают! Так рано!

Леонид захохотал, но хохот этот относился к коту: кот неудачливо перевернулся, гоняясь за бумажкой.

— Что тебе надо от меня? — спросил он наконец, остановив игру. — Видишь, я играю с котом. Кот этот сумасшедший и говорят, что он тоже скоро умрет. Да и вообще коты не долго живут: всего 10–12 лет, чуть-чуть больше иногда.

Люда остолбенела. Но взгляд Леонида был здравым, хоть и таинственно-холодным. Люде почему-то показалось, что он уже умер и в то же время, мертвый, играет с котом.

— Игрун — мелькнуло в ее голове.

И стало почему-то жалко собственное тело, которое было таким сладким и мягким.

— Это конец, — подумала она во второй раз.

Леня тем временем показал коту язык. Кот рассвирепел и сильно ударил его лапой по ноге.

Люда вскрикнула. Тогда, наконец, Леонид обратил на нее внимание, не теряя однако контакта с котом, искоса поглядывая на него, то показывая ему язык, то подмигивая ему.

Кот напряженно сидел на полу.

— Приготовить чай, Люда? — озабоченно и даже участливо спросил он.

— С вином, с вином, Леня — истерично ответила ему Люда. — С вином.

— У меня нет вина, — сухо ответил он. — Но есть водка. А вот чай будет.

— Пусть будет, что будет, — раздраженно ответила Люда.

И Леня вышел на кухню.

Кот сидел на полу, не меняя позы.

— Только бы он не погнался за Леонидом, — подумала Люда. — А мне надо смириться.

Леня быстро принес чай: он приготовил его заранее, кому — неизвестно.

Люда послушно вынула из буфета пирог, печенье, сладости, конфеты и варенье. Всего было очень много.

Разложила на подвижном столике. Чай оказался на редкость вкусным, точно он был для живых. Леня молчал, а потом вдруг заговорил о захоронении кота.

— Ты знаешь, его негде хоронить, — жалобно и даже просительно заключил он.

— Но ведь объект еще не умер! — вскричала Люда, посмотрев на неподвижного кота.

— Не все ли равно, когда он умрет, — усмехнулся в ответ Леонид. — И я решил захоронить его в стене собственной комнаты, в той, что рядом с моей кроватью, — и он показал рукой. — Смотри. Вот в том месте, я его замурую и схороню. Мы с ним не расстанемся. Ты согласна?!