Яков Шехтер - Вокруг себя был никто

– Это бабушкина квартира, – пояснил Толик. – Она умерла год назад, а я ничего не трогаю. Пусть так стоит, будто она жива. Она и жива, в своих вещах, розочках. Я ее очень любил, бабушку.

Мы поужинали на кухне, запивая плавленый сыр и лепешки Апы черным чаем из тонких стаканов в жестяных подстаканниках, потом перешли в большую комнату и, не сговариваясь, уселись на пол, застеленный половиком. Сидеть было жестко, но переходить на диван не хотелось.

В дверь позвонили. Настойчиво и требовательно, как полиция в фильмах про американскую мафию.

– Наш тренер по карате, – успокоил меня Толик.

И, уже на ходу к дверям, добавил:

– Не такой продвинутый как Санжар, больше по технике специалист. Но крепкий такой каратист, очень умелый.

Специалист оказался дробным мужчиной за тридцать, с мелкими, злыми чертами лица. Росту он был небольшого и, наверное, как большинство маленьких мужчин, выживал из себя комплекс неполноценности.

– Воскобойников, – представился он, картинно кивнув головой. Просто гусарский поручик какой-то.

– Клавдий-Публий? – уточнила я.

– Нет, – удивленно дернулся поручик, усаживаясь на пол возле Толика. – Владимир Петрович. Кандидат экономических наук, тренер вот этих подрастающих дарований.

Под дарованиями он имел в виду Толика и пришедшего вместе с Воскобойниковым Игоря маленького. Видеть его отсутствующую физиономию мне совсем не хотелось, впрочем, как и мордочку поручика Воскобойникова. Понаблюдав несколько минут за его гримасами, я решила, что он здорово похож на хорька, и понизила его в звании до корнета.

– Так вы их по экономике тренируете, или по общей кандидатской линии?

Черт меня тянул за язык. Нужно было молчать и спокойно наблюдать за представлением, но после Каракалпакии во мне словно волчок запустили: он постоянно дрожал внутри, требуя пространства для вращения и, при малейшем нарушении и без того зыбкого внешнего равновесия, срывался с орбиты, уносясь боевой лошадью на кроншадтский лед.

Воскобойников тоже, судя по всему, рвался в бой. Он немного помолчал, словно примериваясь, каким приемом меня захватить, а потом спросил.

– А вы, девушка, судя по наряду, из-под Нукуса путь держите?

– Типа этого, – ответила я.

– А известно ли вам, что Мирза и Абай ведут нетрудовой образ жизни, пьянствуют, вымогают деньги у приезжих. Не сегодня-завтра вас могут пригласить в отделение милиции для дачи свидетельских показаний по уголовному делу. Как будете себя вести уже сообразили?

Ничего такого я не сообразила, подобного рода мысли даже не приходили мне в голову.

– Советская милиция, – ответила я, впадая в тон и риторику Воскобойникова, – стоит на охране закона и правопорядка в среде гражданского населения нашей страны. Я испытываю глубокое уважение к деятельности стражей порядка и безопасности и намереваюсь говорить правду и только правду. И ничего кроме правды.

–Замечательно, – корнет от удовольствия потер ладони. – Значит, вы признаете, что обвиняемые являются тунеядцами и вымогателями, следовательно, подлежат изолированию от общества в местах принудительного заключения. Вам же, как пособнику и, не побоюсь этого слова, соучастнику их вредоносной деятельности, также придется дать ответ компетентным органам.

Так мы препирались около часа: Воскобойников изображал следователя, а я всячески ускользала от дачи показаний, прикрываясь туманом общих фраз и пустых лозунгов. Под конец, мое терпение лопнуло.

– Знаете, Владимир Клавдиевич, – Петрович, тут же поправил меня корнет, – поскольку Мирзабай – Мастер, он с легкостью обойдет все ваши милицейские уловки.

– Он-то, может, и обойдет, – ответил корнет, – но вы то не Мастер, вас и посадят.

– Меня сажать не за что, разве только за поддержание дурацких разговоров. Я в отпуску, и кому хочу, тому и даю свои честно заработанные деньги. Кроме того, поскольку Мирза – Мастер, то меня, его ученицу, волны милицейских преследований просто не достанут. И давайте закончим наш спор, я устала и хочу спать.

Посидев еще минут пятнадцать, гости отбыли. Корнет о чем-то договаривался с Толиком в прихожей, а я рассматривала розы и хризантемы на старых вышивках. Наконец, стало тихо, мы долго сидели друг возле друга, не зная, с чего начать разговор. Наконец, я решилась.

– Ты нашел Йллу?

– Да, сразу, – немедленно ответил Толик. Ему, похоже, не терпелось поделиться, и слова посыпались из него, словно горох из дырявого мешка.

– На рынке, где договаривались. Он отправил меня милостыню просить. Потом два дня ходили по пустыне, без всякой цели, куда глаза глядят. Ночевали в заброшенных домах, ели сухой хлеб пили воду из фляжки. Ноги стер, устал страшно.

– Это все? – спросила я. – Он ничему тебя не учил?

– Учил, конечно, – гордо произнес Толик. – Йлла избавил меня от очень существенной проблемы.

– От какой? – спросила я, догадываясь и опасаясь.

– От вожделения. Секс меня больше не привлекает.

Бедный мальчик! Дальше расспрашивать я боялась, но он сам не выдержал, и продолжил, важно роняя слова.

– Йлла показал мне, что чувствует женщина. Теперь я могу сравнить процесс с обеих точек зрения. И чем больше думаю о нем, тем меньше мне хочется принимать участие в этих животных случках.

– Но ты все-таки не женщина, ты устроен по-иному, как ты можешь понять другую сторону.

– Что по-другому? – Толик пожал плечами. – Одна труба в другую трубу. Мастер помог мне перевоплотиться. Теперь я понимаю, – он доверительно прикоснулся к моей руке, – чего тебе стоили ночи в сакле Мирзабая. Особенно «сорить»!

Толик тяжело вздохнул.

– Заставить женщину делать такое! Нет, никогда!

– Вот дурной! – теперь уже я прикоснулась к его руке. – Это может быть очень приятным. Просто каждый должен играть свою роль, и не путать жанры.

Спать мы улеглись на том же половике, постелив старые ватные одеяла. Легли отдельно, но рядом. Я полчаса плескалась под горячим душем и чувствовала себя на седьмом небе. Горячая вода словно смыла груз отрицательных эмоций и сомнений, поездка в Каракалпакию все больше начинала казаться увлекательным приключением.

Я уже почти заснула, когда Толик заговорил.

– Ты сказала, не менять роли. Знаешь, – он смущенно закашлялся, – я ведь тебя обманул. На самом деле, процесс мне известен только с одной стороны. У меня еще никого не было. В смысле с девушками. Так, поцелуи на лестничных клетках...

Он замолк. Бедный, бедный мальчик. Я высунула руку из-под одеяла и погладила его по голове.

– Иди ко мне, глупый. Иди, не бойся.

Утром я поехала на телеграф, получила деньги и вечером уже пила чай с Вилией. Андрэ вежливо ушел в другую комнату.

– Мне Вилия потом перескажет, если ты позволишь, – сообщил он, закрывая двери.