Уильям Хоффер - Только с дочерью

После некоторых колебаний Махмуди, как видно, понял, что ага Хаким был прав – это поможет мне адаптироваться к жизни в Тегеране. Пожав плечами, он отступил в сторону, оставив нас с Махтаб на попечение англичанки.

Она коротко разъяснила основные правила:

– Никаких сплетен. Мы собираемся здесь только для того, чтобы изучать Коран.

И мы таки его изучали. Мы хором читали суры, вели дискуссии, возвеличивающие ислам и принижающие христианство, и нараспев возносили дневные молитвы. Занятие было не из приятных, однако я с огромным любопытством всматривалась в лица присутствующих. Меня интересовала история каждой из них. Что их сюда привело? По своей ли воле они в Иране? Или среди них есть такие же бесправные рабыни, как и я?

Я предполагала, что Махмуди будет ждать нас снаружи, однако его физиономии нигде не было видно в толпе хмурых, снующих по тротуару иранцев. Дабы не возбудить его подозрения в первый же день занятий, я остановила оранжевое такси, и мы с Махтаб незамедлительно отправились домой. Как только мы переступили порог, Махмуди взглянул на часы – он остался доволен тем, что мы не воспользовались предоставленной нам привилегией.

– Занятия организованы просто замечательно! – сказала я. – Там надо усердно учиться. В противном случае тебя просто выгонят. Думаю, я многое там постигну.

– Хорошо, – откликнулся Махмуди, втайне польщенный тем, что его жена всерьез готовится к предназначенной ей роли в Исламской Республике Иран.

Я тоже была рада, но по совершенно иной причине. Я сделала еще один шажок для того, чтобы покинуть Исламскую Республику Иран. Занятия по изучению Корана начинались вскоре после окончания уроков в школе. Даже если Махмуди сочтет своим долгом сопровождать нас до мечети, надолго его не хватит, и вскоре нам будет дозволено ходить туда одним – таким образом Махмуди освободит себе весь четверг.

Несмотря на запрет сплетничать, женщины, естественно, общались между собой до и после занятий. После второго занятия одна из них поинтересовалась, откуда я родом.

– Из Мичигана, – ответила я.

– О, в таком случае вам непременно надо познакомиться с Эллен. Она тоже из Мичигана.

Нас представили друг другу. Эллен Рафайе была женщина рослая и широкая в кости, ей было не больше тридцати, но ее кожа была сухой и дряблой. Она так плотно обмотала голову русари, что я даже не смогла различить, какого цвета у нее волосы.

– Где вы жили в Мичигане? – осведомилась я.

– Недалеко от Лансинга.

– Где именно?

– Никто не слыхал названия этого местечка, – ответила Эллен.

– А все-таки? Я ведь тоже жила поблизости от Лансинга.

– Овоссо.

– Подумать только! – воскликнула я. – Мои родственники живут в Бэннистере. Я работала в Элси. И училась в Овоссо!

Мы, как дети, радовались этому невероятному совпадению и не сомневались – нам есть о чем поговорить.

– Не могли бы вы прийти к нам в гости с мужем и дочерью в пятницу днем? – пригласила Эллен.

– Не знаю. Муж не позволяет мне разговаривать и встречаться с посторонними. Вряд ли он согласится. Но я ему передам.

На этот раз Махмуди ждал нас у входа в мечеть; его удивила моя искренняя, широкая улыбка.

– Знаешь, что произошло? – начала я. – Ни за что не догадаешься. Я встретила женщину из Овоссо!

Махмуди был рад за меня. Впервые за несколько месяцев он видел, что я улыбаюсь. Я представила его Эллен, и между ними завязалась беседа; подождав несколько минут, я произнесла:

– Эллен приглашает нас к себе в пятницу днем. – В глубине души я была уверена, что Махмуди откажется.

Но вопреки моим опасениям я услышала:

– Хорошо. Придем.

Уже на последнем курсе Эллен бросила колледж, чтобы выйти замуж за Хормоза Рафайе, и таким образом попала к нему в полную зависимость. Хормоз был инженером-электронщиком, получившим образование в Америке, он стоял выше Эллен как в материальном, так и в социальном отношениях, и ему чрезвычайно импонировала роль кормильца-защитника. В свое время, подобно Махмуди, Хормоз стал американцем. В Иране он значился в списке врагов шахского режима. Тогда вернуться на родину означало для него угодить в тюрьму, подвергнуться пыткам, а возможно, и принять смерть от руки савака. Политические события, происходившие на другом конце земного шара, повлияли на его судьбу так же, как и на судьбу Махмуди.

Хормоз устроился на работу в Миннесоте, и они с Эллен зажили как вполне типичная американская семья. У них родилась дочь Джессика. Когда подошел срок рожать второго ребенка, Эллен вернулась в Овоссо. 28 февраля 1979 года у Эллен родился сын. В тот же день она позвонила мужу, желая разделить с ним свою радость.

– Мне некогда с тобой разговаривать, – бросил Хормоз. – Я слушаю новости.

Это был день, когда шах покинул Иран.

Интересно, сколько было таких, как Хормоз и Махмуди, для которых свержение и изгнание шаха послужило призывом вернуться к прошлому?

Когда до Хормоза дошло, что Господь даровал ему сына, он нарек его иранским именем Али. Его жизнь – а стало быть, и жизнь Эллен – резко изменилась.

Если Махмуди продержался пять лет, то Хормоз сразу же принял решение вернуться на родину, где к власти пришло правительство аятоллы Хомейни.

Эллен, будучи патриоткой своей страны, сначала приняла это в штыки. Но она ведь была еще женой и матерью. Хормоз объявил ей, что уедет в Иран в любом случае – с семьей или без. У Эллен не оставалось выбора, и она согласилась попробовать пожить в Иране. Хормоз уверил ее, что, если в Тегеране ей будет тяжело, она сможет вернуться в Америку когда пожелает, взяв с собой детей.

Но в Тегеране Эллен, как и я, оказалась в положении заложницы. Хормоз заявил, что домой она никогда не вернется. Она-де является иранской подданной и обязана подчиняться законам этой страны и воле своего мужа. Он посадил ее под замок и время от времени избивал.

Как странно было слушать все это! Хормоз и Эллен вместе рассказывали нам свою историю, когда в пятницу днем мы сидели в гостиной их обшарпанной квартиры. Сначала я думала, что этот разговор неприятен Махмуди, но вскоре поняла обратное. Ведь вот он, итог – спустя шесть лет Эллен все еще здесь, в Тегеране, и явно смирилась со своей долей – жить на родине мужа. Махмуди хотел, чтобы именно это я и услышала.

– Первый год был жутко тяжелый, – сказал нам Хормоз. – Потом стало полегче.

Через год после того, как Эллен приехала в Иран, Хормоз предложил ей:

– Ну что ж, езжай домой. Я хотел, чтобы прошел год, прежде чем ты сама примешь решение, оставаться тебе здесь или нет.

А это уж пускай послушает Махмуди! Я молила Бога, чтобы мой муж внял мудрому совету и предоставил мне аналогичный выбор!

Однако по мере продолжения рассказа мне все сильнее становилось не по себе. Эллен вернулась в Америку с Джессикой и Али, но через шесть недель позвонила Хормозу и попросила: