Александр Кузнецов - Два пера горной индейки

— А гнездо тебе приходилось находить? — совершенно искренне поинтересовался я.

— Нет, гнезд их не видел. Говорят, на самой вершине скалы, а скала отвесная. (Здесь он загибает, гнезд у уларов не бывает, птицы просто откладывают яйца в ямку под скалой. В ней несколько перьев, и все.)

Цыплят я ловил, — продолжает Шамиль, — но они не живут. Пестренькие и прячутся. Не заметишь. У нас раньше куропаток держали, а улары не живут, очень нежные. Пока до дома донесешь, он уже готов.

— Когда ты в последний раз добывал улара? — осторожно подвожу я Шамиля к делу.

Андрей не вмешивается в наш разговор, он взял горнолыжную книжку и делает вид, что читает.

— Недавно. В сентябре или в октябре, не помню точно. Абдулла меня позвал на охоту. Абдулла знает, какой я охотник. Гости у него приехали из Москвы.

Шамиль назвал должности двух московских гостей. Они настолько высоки, что, я думаю, он слегка преувеличил.

— Они туров стреляли. Вертолет. Сперва полетели и нашли стадо туров. Рогачи. — Мозг его скрипел от усиленной работы. — Тогда нас с Толиком опустили в Бабаюрт, а сами они сели за хребет. Нам выгонять на гребень. Толик шел плохо, все садился и материл их... Тут я и убил. Он на скалу вышел, на Толика смотрел, а я его — раз! Он — со скалы и готов.

— И что ты с ним сделал?

— Гостям пришлось отдать.

— Сколько туров убили?

Шамиль взглянул на меня и заулыбался:

— Этого никто не знает. И я не знаю. Не видел.

Задавая еще несколько вопросов Шамилю об уларах (когда они линяют, что едят, да смотрел ли он когда-нибудь желудок), я ждал, не покажет ли Котлов Шамилю фотографию сумки. Но он этого не сделал. С того самого момента, как выяснилось, что улар убит Шамилем, на языке у меня вертелся вопрос о сумке, но я так и не сумел его задать. Поскольку Андрей продолжал молчать, я спросил Шамиля:

— Ты Колю Кораблева знаешь?

— Гитариста, что ли? Знаю.

— Они вроде с Абдуллой друзья?

Шамиль насторожился. Посмотрел недоуменно на меня, на углубившегося в чтение Котлова.

— Какие друзья... — скривился Шамиль. — Играет он у него. Абдулла меня за ним посылал.

— И ты с ними был?

— Меня не приглашают, — усмехнулся Шамиль. — Если только баню топить, тогда поднесут. А то и так...

— А кто там бывает?

Шамиль насупился и посмотрел на меня с неудовольствием.

— Откуда я знаю?! Ты мне рупь дай. Что мне твой чай?!

— Лет десять назад я был у них дома, — сказал я, когда Шамиль ушел. — У него четыре брата и замечательный, мудрый старик. Пастухи они. Спускались домой по двое на праздники. На него я и попал. Пели, танцевали, пили в меру. Прекрасные люди, трудяги, честные, открытые, правда, горячие. Соблюдение обычаев и традиций, религиозность, уважение к старшим — вот на чем они держались.

— Не думаю, что, убив улара внизу, они несли его на гребень в сумке, а не в рюкзаке, — не слушал меня Андрей. — Птица ведь большая?

— С гуся.

— В рюкзаке, конечно, несли. А потом рюкзак, видимо, понадобился и улара переложили в сумку. Надо было навести его... Тяжело ли тащить, сколько весил?.. Ну ничего, мы и так немало узнали.

Отпечатков пальцев Голубева в квартире Васильевой предположительно нет. Утверждать это без экспертизы не могу, — перешел Андрей к другой теме. — Теперь этот самый Толик. Личное дело его довольно любопытно. — Котлов полез в стол, вытащил папку личных дел и нашел нужное. — Хударов Анатолий Эдуардович, родился в Ташкенте в 1952 году. Образование специальное среднее — электрик. Трудовой книжки нет. По личной карточке учета кадров работал электромонтером и сварщиком в различных организациях Ташкента, Калининграда, Грозного, Миасса. Вот как его носило.

— Женат? — спросил я.

— По карточке — холост. Как его приняли без трудовой книжки? Это мы узнаем. А пока нужны отпечатки пальцев. В столовой он не питается, надо идти в бар. — Андрей взял стакан Шамиля всеми пятью пальцами за край и поставил его на подоконник. — А пока допросим Кораблевых. Найдите их, Саша, и приведите прямо сейчас.

А Кораблевы пели. Комната их была набита лыжниками до отказа, дверь в коридор открыта, и в нем сидели на полу у стен парни и девушки в спортивных костюмах. Слушали благоговейно, никто не разговаривал, а лица у девушек были мечтательными и умиленными.

Странное дело, за четверть века, что я в горах, я не слышал здесь ни разу ни одной из тех бесчисленных песен, которые с утра и до вечера обрушиваются на нас по радиостанции «Маяк». Песни радио, как бабочки-однодневки, не успев родиться, тут же и умирают, их не поют. А что поют? Так называемые самодеятельные песни. Как будто профессиональные композиторы и поэты должны бы создавать более художественные произведения, чем любители-дилетанты, а на деле оказывается, что их искусство никому не нужно.

Самодеятельные песни — удивительный феномен нашего времени. Появились они в конце 50-х годов. После XX съезда произошел перелом в сознании поколения, родившегося в 30-х годах. Раньше все песни пелись с местоимением «мы»: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...», «Мы молодые строители страны...» Потом — война. В войну что от себя, что от всех было одно и то же. Мы пели «Священную войну». Но вот наступило другое время. И тогда возник интерес к человеческой личности. Впервые местоимение «я» прозвучало под гитару из уст Булата Окуджавы. Есть в этом, пожалуй, и другая сторона дела. Пошлые, набившие оскомину слова песенок типа: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка...» — перестали радовать людей. Устали люди и от военных песен. Возникло противоречие между официальной эстрадой и тем, что человек чувствует и чем живет. Стали придумывать песни люди различных профессий и петь песни на стихи запрещенных некогда поэтов. Произошел настоящий взрыв.

Лидерами этого движения были все же профессионалы, никуда от этого не уйти. Но творчество их было неофициальным и распространялось через магнитофонные записи. Явление неуправляемое. Его не остановишь. Кто эти лидеры? Булат Окуджава, Юрий Визбор, Новелла Матвеева, Александр Галич, Юлий Ким и, наконец, Владимир Высоцкий. Они были первоклассными авторами своих песен. Визбор — самый популярный песенник в среде альпинистов, туристов и горнолыжников, ставших очень многочисленными. Он дал основу песенной романтике, в этом никто и никогда его не заменит. Резкая критика и социальный гротеск — Галич, глубокая лирика — Окуджава, Александр Грин в юбке — Матвеева, театр и сатира — Ким. И все они разные. Образовалась целая палитра художников, людей, поющих под гитару свои стихи. И конечно, вершиной авторской песни стал Владимир Высоцкий. Он сделался национальным героем, его канонизировали, превратили в предмет массовой культуры. Он стал кичем. Появились и подражатели типа Розенбаума, но они ничего не могут уже, они бесплодны, ибо не стали выразителями времени.