Айрис Мердок - Дитя слова

— Бисквитик, я человек конченый, я не могу больше этого выносить, они убивают меня.

— Нет, нет…

— Я даже работу потерял. Послушай, Бисквитик, что ты все-таки обо всем этом знаешь?

— Ничего. Откуда мне знать — я всего лишь служанка. А вы не хотите мне рассказать? Может, я сумею вам помочь.

— Я тоже слуга. Возможно, мне удастся наняться куда-нибудь дворецким. Может, леди Китти возьмет меня.

— Расскажите мне, Хилари, пожалуйста.

— А я уверен, что ты знаешь все, ты, скрытная восточная девчонка. Зачем ты, кстати, снова явилась? Я считал, что мы уже распростились с тобой.

— Я принесла вам письмо.

— Ох, нет!

— Вот. — Она вытащила из кармана конверт и сунула мне в руку. Почерк Китти.

— Послушай, Бисквитик, ты побудь здесь, хорошо? А я отойду немного и прочту это.

И, повернувшись к ней спиной, я пошел по дорожке. На ярко освещенном, хоть и затянутом набегающим туманом, циферблате Биг-Бена стрелки показывали двадцать минут шестого. Я остановился у каких-то мрачных кустов с черными листьями — они слегка шевелились от ветра, роняя на землю капли влаги. Фонарь, горевший на другой стороне сквера, давал немного света, и я вскрыл письмо Китти.

Ваша встреча с Ганнером ничего не дала, она оказалась хуже, чем бесполезной. Я слушала под дверью — надеюсь, Вы не будете сердиться? Ганнеру это ничуть не помогло — он совсем обезумел, мне кажется, он сходит с ума. Вы должны — просто обязаны — снова с ним встретиться, только не давайте ему вести разговор: Вы должны как-то его сломать. Я ужасно расстроена. Я Вам все объясню. Пожалуйста, приходите на Чейн-уок в четверг, в шесть часов. Ганнера дома не будет. Ничего не предпринимайте, пока не увидите меня.

Я спрятал письмо и поднял лицо к Биг-Бену — свет Биг-Бена упал на него. Лондон, казавшийся до этой минуты беспорядочным, безразличным, грохочущим нагромождением бессмысленных мрачных страданий, вдруг наполнился жизнью, просветлел, запел. От меня к Китти вновь пролегла дорога. Я был нужен Китти. Я снова увижу ее. И снова увижу Ганнера. Все еще может обернуться хорошо.

Я медленно пошел назад, к тому месту, где сидела Бисквитик, вытянув ноги, спрятав руки в карманы, равнодушно глядя на мчавшиеся мимо машины. Она повернулась и, когда я сел рядом, посмотрела на меня. Она снова натянула на голову капюшон.

— Вы довольны письмом?

— Да.

— У вас совсем другой стал вид.

— Да. Скажи ей… только… что я приду.

Она поднялась было, но я потянул ее вниз и отбросил капюшон с ее лица. При свете далекого фонаря, при свете Биг-Бена я увидел ее бледное худенькое личико, поднятое ко мне, мокрое и блестящее от влажного тумана. Внезапно она показалась мне такой усталой, даже постаревшей — маленькая восточная старушка. Я обнял ее и прижался губами к ее холодным губам. Не прошло и минуты, как она принялась вырываться с отчаянием дикого зверька. Ноги ее поехали на мокрых плитах, но она все же поднялась, оттолкнув меня, а когда я, в свою очередь, стал подниматься, она повернулась и изо всей силы дала мне пощечину. Я почувствовал, как что-то ударилось о пальто и упало на землю у моих ног. Бисквитик уже исчезла.

Я снова опустился на скамью. Хоть она и размахнулась, чтобы ударить меня, но лишь проехалась по лицу рукавом влажного драпового пальтишка — точно ударила, как в притче, мокрой рыбой по щеке. Я внимательно оглядел землю вокруг, пытаясь понять, что это упало. И не обнаружил ничего, кроме камня. Я поднял его. Черный гладкий овальный камешек.

Я долго на него смотрел. Этот камень я дал Бисквитику в Ленинградском саду много-много лет назад, когда мы впервые встретились. Я сунул его в карман. Поразмыслил немного. Почему-то я подумал о Томми. Теперь уже можно не сомневаться, что я — неудачник. Я проявил жестокость по отношению к Томми. Остался без работы. Бисквитик ударила меня. К тому же, если не говорить о более серьезных моих недостатках, я был просто хам. И, однако же, в четверг, в шесть часов, Китти будет ждать меня на Чейн-уок. Я поднялся и медленно побрел к станции метро, сел в поезд, шедший на Слоан-сквер, и там зашел в бар. После виски и имбирного пива на меня снизошло ублаготворение. Теперь у меня появилось занятие: считать часы до вечера четверга. Я был почти счастлив.

А немногим более чем через час я вставлял ключ в дверь квартиры на Лексэм-гарденс. Небо могло обрушиться и земля расколоться, но я знал, что сегодня, в понедельник, Клиффорд Ларр будет ждать меня и стол будет накрыт для ужина.

Я отпер дверь. Стол был накрыт. Клиффорд на кухне помешивал что-то.

— Привет, милый.

— Привет, — сказал я, снимая пальто.

— Прошла ваша простуда?

— Какая простуда?

— Та, которая якобы была у вас в прошлый понедельник.

— А, эта… Что сегодня на ужин?

— Суп из чечевицы. Тушеный цыпленок. Стилтонский сыр.

— Отлично.

— Расскажите мне что-нибудь.

— Что?

— Что угодно. Я изнываю от скуки.

— Одна девушка только что дала мне пощечину.

— Великолепно. Томми?

— Нет. Горничная леди Китти.

— Ну и дожили же вы, что вас бьют по щекам горничные. Очевидно, пытались ее поцеловать?

— Да.

— Вы ведете себя как последний грубиян. Я полагаю — это от раннего созревания. А что думает леди Китти?

— Она не знает.

— Почему вы так считаете?

В самом деле — почему? Неужели Бисквитик рассказывала Китти о моих идиотских поцелуях? Меня окружали страшные, опасные тайны. Я испугался, стало отчаянно стыдно.

— Ни на что другое я не годен — вот только целовать горничных за кустом и получать пощечины. Я ушел со службы.

Клиффорд задумчиво просвистел три поты, продолжая помешивать свое варево.

— Почему?

— Из-за Ганнера.

— Значит, вы опять с ним виделись после нашего разговора в парке в среду.

— Да. Я виделся с ним вчера.

— И он сказал, чтобы вы ушли?

— Более или менее. А вообще все было совсем не так, как вы думаете. — Я палил себе в рюмку шерри и сел на свое обычное место.

— У вас что, так и не произошло трогательного примирения?

— Нет.

— Вы подрались?

— Нет.

— Тогда что же, черт подери, произошло между вами?

— У нас было клиническое интервью.

— Потрясающе. Опишите.

— Со мной не соскучишься, верно? Можно взять этих орешков?

— Да, но только не слишком много. Продолжайте.

— Он ненавидит меня, — сказал я, — и перестать ненавидеть — не в его власти. Вот этого я как раз не предвидел. Как и вы, я считал, что будет либо примирение, либо драка. А поскольку я не считаю его законченным идиотом, мне казалось, что если он хочет видеть меня, значит, имеет в виду что-то вроде примирения.

— Вы мне этого в среду не сказали.

— Как и вы, я не всегда говорю то, что думаю.

— Я не знал, что вы были так оптимистично настроены.