Сергей Бобров - Логарифмическая погоня

— Победа…

Николай Иванович минутку помолчал, по-видимому соображая, чтобы это могло значить, а потом довольно хмуро ответил:

— Это имя хозяина.

— Очень жаль, — резко сказал я, — меня всю ночь мучил какой-то кошмар из-за этой свиньи, вот, что я вам скажу…

— Вы полегче, — поморщился он, — неблагодарный вы человек.

— Слава тебе Господи, я же еще должен за эту гнусность кого-то благодарить…

И я быстро оделся и вышел. Вышел на террасу, где приветливо пел самовар, и осы визжали над блюдом с земляникой. Но не обратил внимания на эту благодать, я нахлобучил шляпу, взял палку и сошел в садик.

Она стояла, нагнувшись, около розы — и выпрямилась при моем приближении. Подала мне свою нежную ровную руку.

Я глянул в ее глаза рассерженно и сколько мог проницательно.

— Простите, — сказал я, — я буду нелюбезен, хоть и очень стыдно с вами быть нелюбезным… да. Я сейчас уеду. Мне ночью в голову лезла такая чепуха, какая-то логарифмическая охота… черт знает что, одним словом: не могу, — сейчас уеду.

Она покраснела, как тогда — на обратном пути с охоты, и меня чуть что не зашатало от этого:

— Очень жаль, — сказала она, отводя глаза от меня, — но всякий живет как умеет в конце концов…

— Вот поэтому-то и не надо на меня сердиться за то, что я так не умею.

— Никто не сердится — спокойно осадила она мою попытку свести дело на «сродство душ», — а если уж вам так неможется — вот мужнин велосипед, катите на станцию, там сдайте сторожу, к почтовому еще поспеете.

— Благодарю вас, — ответил я от всего сердца, — простите еще раз и будьте счастливы.

Мы вышли вместе из сада. Я вел за ней велосипед и, хотя чувствовал, что разговаривать больше нечего, ежась сказал:

— Не могу, честное слово… убивали каких-то железных зверей, паровозы там что ли… Ну — Бог знает что такое.

Она глянула на меня несколько расстроенно, потом, несколько отвернувшись куда-то вдаль, увела глаза и сказала довольно тихо:

— Это наше счастье… Мое — женское счастье…

Меня бросило в холод от этих слов и я, путаясь и почти дрожа, полез, не отвечая, на велосипед. Но надо же было тут же, около нее, чуть не свалиться, ткнувшись в колею, и выслушать еще одну фразу:

— Да разве около вас никогда не было женщины, хорошей женщины, которая бы…

— Простите, — перебил я оправляясь, — не могу я этого слушать: и как вы не понимаете — да про нас ли эти небеса писаны.

Покраснев, вскочил я снова на машину и через минуту ровный шип шин по песку и убегающий лес привели меня в более спокойные чувства.

В городе занялся размышлениями: вспомнил Данта, «Орелию» Жерара де Нерваль, [15] Нерваль Жерар де (1808–1855), французский писатель-романтик. Автобиографический роман «Aurelia, Le reve et la vie» воссоздает историю душевной болезни автора. В нём описываются реалистические галлюцинации, пережитые во время приступов безумия. Точка зрения Нерваля, который изображает безумие как иную форму разума, противопоставленную обыкновенному здравому смыслу, была близка французским сюрреалистам 1920-х гг. Стриндберга [16] Стриндберг, Август Юхан — модный в эпоху модерн шведский драматург-символист. Более 20 лет страдал психическим расстройством — шизофренией и паранойей, которые нашли отражение в его творчестве. и все прочее… однако выводы мои были не утешительны. Ко мне неотступно лезла в голову мысль о жестокой обиде, которую я кому-то нанес, — а кому, я даже и выяснить не могу.

Пошел к доктору.

— Так и так, — говорю, — жить не могу. Кошмары — снится анафемская небывальщина…

— Переутомились, — сказал он, попахивая йодоформом, — в деревеньку бы вам надо.

— Благодарю вас, — только что оттуда еле ноги унес.

— К простым людям…

— Вот именно; от простых-то я и полез на стенку.

— Ну, хотите, брому пропишу, — сказал он, явно насмехаясь.

Но от него я все же ушел успокоенный.

Николай Иванычу я позвонил, — сказал, что нам пока лучше не видеться некоторое время. Он — опасный человек, я это всегда чувствовал.

Июль 1922. Каратаево

Многие средневековые замки Франции носят название «Новый замок».

Цитата из «Щелкунчика…» Э.Т.А. Гофмана, так начинается путешествие Мари в сказочную страну Щелкунчика.

От архаичной формы слова конфета, в современных переводах — Конфетенбург.

Открытый автомобиль среднего класса производства французского завода международной фирмы «Гочкис» (Hotchkiss & Co). Производился с начала XX века. Корпорация «Гочкис» больше известна как оружейная компания (особенно автоматическое стрелковое оружие, пушки и пулемёты).

Собственно, mengen, мн. ч. от menge (нем.) — математическое множество. Множество множеств, термин теории множеств.

Фамилия персонажей повести Ф. М. Достоевского «Хозяйка» и романа Ф. Сологуба «Мелкий бес». У Достоевского — зловещий таинственный старик внушительного вида, колдун, «мистик», волжский разбойник, ревнивый муж молодой красавицы, наводит страшный сон на главного героя; у Сологуба — грубый и глупый провинциальный помещик.

Тушантно, туширует — авторские слова от французского toucher «касаться, трогать», т. е. трогательно, трогает.

Механическое аналоговое вычислительное устройство, с помощью которого проводилось интегрирование графической функции; результат интегрирования фиксируется в виде графика.

Имеется в виду гимназический учебник профессора Н.А. Шапошникова и учителя-методиста Н.К. Вальцова «Сборник алгебраических задач». Был признан образцовым и выдержал с 1887 по 1917 г. 24 издания, а после 1917 г. минимум до 1945 г. — еще 28 изданий. Упоминание об этом учебнике, едином для всей территории России-СССР, можно встретить в ряде произведений о детях, в частности, в «Кортике» А.Н. Рыбакова.

Имеется в виду традиционное для мистиков обожествление чисел, которые управляют земным миром. Изобретатель логарифмов Джон Непер (1550–1617) верил в мистику чисел.

Алеф (др. — евр.), альфа (др. — греч.) — первая буква алфавитов европейских языков, в оккультных учениях символ начала, созидания, Творца и пр. позитивных концептов. Обычно выступает вместе с омегой, символом конца, последнего божественного творения и т. п. Алеф начала и конца — ироническое авторское выражение, с намеренной ошибкой и с пренебрежением в адрес оккультизма, модного среди интеллектуалов в начале Серебряного века; ко времени написания рассказа оккультизм — уже «отстой».