Дора Карельштейн - Дурочка

Мама рассказывала, что хозяин этой квартиры, когда напивался, то кричал, что любил меня.

Слава Богу, меня уже там не было, иначе опять бы выгнали, оберегая и боясь потерять, пардон, козла – алкоголика.

И заключительные Новосибирские воспоминания.

Ко мне приезжала в гости Люся Курносова, и мы вместе поехали во время каникул домой.

В том же доме колхозника, куда я впервые приехала, мы нашли грузовик, который ехал в Пихтовку.

Водителями были два молодых парня.

Предприятие с самого начала было опасным. Рискованно двум девушкам ехать через тайгу с двумя чужими мужчинами.

Но выбора не было, а мы по наивности считали, что все люди хорошие.

»Хорошие люди» нам позже признались, что они не были такими хорошими и с самого начала имели совершенно конкретные планы.

Но мне «повезло».

Ехали мы в кузове, где с обеих сторон к бортам были прибиты планочки, на которые вместо скамеек укладывались доски.

Другой опоры, кроме планок, эти «скамейки» не имели.

Дорога состояла из ухаб и ям.

Машину высоко подбрасывало на ухабах, чтобы потом не очень плавно грохнуть в яму.

На одной из особо выдающихся ухабин машину так грохнуло, что доска-скамейка, на которой я сидела, сорвалась.

Из-за негнущегося бедра, нога была подогнута под скамейку.

Рухнувшая скамейка, всей своей и моей тяжестью придавила левую, больную ногу.

Подняться сама я уже не могла. Нога мгновенно посинела и распухла.

Я покрылась холодным потом. От боли, до крови прикусила нижнюю губу, которой всегда от меня достаётся при самых сильных ощущениях удовольствия или боли, но сознания я не потеряла.

Эта беда случилась на середине пути между Новосибирском и Пихтовкой, в тайге, где между населёнными пунктами расстояние измеряется многими десятками километров.

Поневоле этим парням пришлось быть хорошими людьми.

Они по очереди носили меня на руках в лес по моим надобностям.

Чтобы не упасть, я доверчиво обнимала их за шею, а им ничего не оставалось, как быть рыцарями.

К ночи мы добрались до какой-то хаты-трактира.

Было тревожно. Я всю ночь не спала от боли и страха.

Хозяин и его два сына были огромные хмурые, молчаливые сибиряки.

Все пятеро мужчин сидели за столом, пили самогон и о чём-то тихо переговаривались.

А мы две дурные одинокие овечки лежали на полу и ждали, что с минуты на минуту нас изнасилуют, убьют и закопают в тайге.

И никто бы никогда нас не нашёл.

Но ничего трагического не произошло. Мужики улеглись на полу в один ряд с нами, и тут же намертво заснули.

Наверное, всё-таки моя несчастная левая конечность спасла нашу с Люсей бесценную девственность, а двух наших шофёров обратила в хороших людей, избавив их от роли злодеев – насильников, которую они собирались сыграть, отправляясь в путь в обществе двух наивных и доверчивых подруг.

Деньги я бы сравнила с сексом и добавила бы сюда два нелитературных выражения:

«пудрить мозги» и «вешать лапшу на уши».

Почти никто не смеет признаться, что денег и секса мы жаждем задолго до того, как чётко это сознаем.

Ещё раньше, нам пудрят мозги и вешают лапшу на уши, чтобы убедить не хотеть ни того и ни другого.

Деньги называют презренным металлом, а секс – плотским вожделением и грязной похотью.

Однако от этого они не становятся ни презренными, ни грязными.

Если что-то и доставляет истинное чувство свободы и освобождения, счастья и наслаждения, то именно эти два достояния.

Особенно если к ним добавить немного ума и сердца, которые помогут деньги превратить в могущество, не опускаясь до мотовства, а секс – в любовь, не опускаясь до разврата.

Деньги и любовь могут сделать человека счастливым дважды.

Человек делает деньги, потом деньги делают человека.

Человек возносит свою любовь, потом любовь дарит ему крылья.

Тысячелетия помогли набело запудрить мозги и намертво присобачить лапшу к ушам.

Мы якобы верим, что война, политика и десяток различных религий – это хорошо, истинно и важнее всего личного.

Однако, на деле терпим всё это, потому, что стремимся к деньгам и любви, провозглашая обратное.

Сколько ещё потребуется тысячелетий, чтобы очистить мозги, открыть уши и прозреть?

Прозреть и спросить: почему надо идти против себя, губя в себе лучшее в угоду худшему?

Почему собственно!?

После возвращения в Пихтовку, нога постепенно зажила и я хорошо провела каникулы, рассказывая чудеса о городской жизни, и чувствуя себя в Пихтовке уже гостьей.

Отношение ко мне изменилось. Хавалы смотрела на меня с удивлением и даже некоторым уважением, как к человеку непонятному и поэтому чего-то стоящему.

Для меня с этих пор, она станет далеким человеком, который живёт где-то, в другом мире.

После каникул я вернулась в Новосибирск, где прожила ещё примерно один год.

Новосибирск-это большой современный город.

Центр города преимущественно квадратных геометрических форм.

Основной цвет – серый, основной материал-гранит, много ветра и простора.

Остальное – деревянные окраины, населённые деревенскими людьми, живущими в черте города без спешки, суеты и необоснованных претензий.

Хотелось бы узнать, что произошло с Новосибирском с 1954 года, но, однажды уехав, я уже никогда не вернулась туда и, вероятно, теперь не вернусь и не смогу сравнить.

В 1954 году ко мне в Новосибирск приехали, освободившиеся из ссылки, мама и Броня.

Мама устроилась работать в студенческую столовую и началась сказочная жизнь, т.к. я не была больше одна и, кроме того, у мамы в столовой всегда находилось что-нибудь вкусненькое.

Но у меня всегда так получается: как только что-то налаживается и можно, наконец, начать жить, неожиданно возникает возможность куда-нибудь умчаться в новое место.

У меня немедленно разыгрываются мечты, я срываюсь и, окрылённая лечу на поиски счастья, которое вот-вот объявится!

Затем постепенно ко мне подтягивается семья, но тут из-за угла опять незаметно махнёт крылом синяя птица счастья и я, не долго думая, срываюсь вслед!

На сей раз подоспело освобождение от ссылки.

О, дорогой Никита Сергеевич Хрущёв! Светлая тебе память!

Если бы ты не пресёк преемственность между грузинским людоедом и двадцатилетним правлением маразматика с звериными бровями, пропадать бы мне в Сибири до конца дней моих!

О том, чтобы продолжать жить в Новосибирске после освобождения, хотя бы до тех пор, пока я окончу медицинское училище, даже речи быть не могло!

В июне 1954 года Кемеров, выписал мне (сталинской крепостной) вольную!

Получив стипендию за летние месяцы, я купила железнодорожный билет Новосибирск Черновцы и умчалась.