Эмиль Брагинский - Суп гороховый и блинчики с вареньем

– Конечно, знаю. Но не имею права его закладывать – у него жена!

Бармен подумал:

– Я заканчиваю в половине второго. Потом можно будет…

Женя не дала договорить:

– Нет и нет! Я строгих моральных устоев. Я тут на стуле ночь перекукую, а утром уеду обратно в Москву. Если Василий не пришел, значит, ему нельзя прийти.

Бармен вздохнул:

– Счастливый этот Василий! У меня плед имеется. Я принесу. И пересядьте вон на скамейку, там и прилечь можно, только чемодан поставьте под голову, а на него подушку, она у меня тоже есть.

– Спасибо, – искренне поблагодарила Женя, – только вы с работы уйдете, утренний поезд рано, как я вам верну плед и подушку?

– А вы закиньте их за стойку бара! – Рыжий бармен беззаботно махнул рукой. – Может, и не пропадут!

На круглых вокзальных часах было четыре часа девятнадцать минут, когда кто-то робко тронул Женино плечо, и Женя, которой снился парк и в парке пруд, на пруду утки, дернула плечом и снова стала глядеть на уток. Однако ее опять потревожили. Женя, не открывая глаз, спросила:

– Ну кто там еще? Человек спит! У меня во сне утки!

Мужчина был среднего роста, в прозрачных роговых очках, на голове черная кожимитовая кепка, как у московского мэра Лужкова. Лицо у него, не у Лужкова, конечно, а у мужчины, имело выражение встревоженное:

– Женя, хорошая моя, единственная моя, прости!

Женя открыла глаза, засветилась счастливой улыбкой и сказала:

– Ну уж не единственная!

– Да, – признал мужчина, – такая моя судьба – мыкаться с двумя! Я ее провожал на аэродроме. Погода такая – никак не давали вылет. Она улетела во Владивосток!

– Не хочу про нее! – Женя напряглась и села. – Васек-Василек!

– Женя-Пельменя!

Василий пристроился рядом. Крепко обнял Женю, а потом они начали целоваться. Женщина, лежавшая напротив и не умевшая спать на вокзале на деревянной скамье, передернулась от отвращения.

– Не молодые уже. А тоже лижутся! Какая гадость!

– Уйдем! – сказала Женя. – Здесь нас не понимают! Только плед и подушку надо закинуть за стойку.

Василий повез Женю к себе, благо жена отбыла далеко, на Дальний Восток, и не могла вернуться внезапно, что вообще-то свойственно женам. Жил Василий в самом центре Самары, неподалеку от знаменитого драматического театра, на Вилоновской улице.

– А дочь-то где? – забеспокоилась Женя, увидев, куда ее доставил Василий.

– У бабушки. Она в английскую школу ходит, а это как раз в бабушкином дворе.

Вошли в квартиру и в коридоре опять начали целоваться. А потом Василий отодвинул Женю и сказал:

– Все-таки я самый на земле несчастный. Я тебя без памяти люблю и ее тоже, и тоже без памяти! Хотя ты хорошая, добрая, а она – стерва!

– О жене нехорошо так говорить! – пожурила Женя. Они уже перешли в комнату и сели на диване рядышком.

– Она стерва! – упрямо повторил Василий. – Орущая, скандальная!

– Тихая стерва еще хуже! – мудро заметила Женя. – Хотя во мне тоже недостатков с перебором. К примеру – безотказная я, без этого не могу!

– Ты не виновата, – убежденно произнес Василий, – это у тебя такое душевное устройство!

– Лучше бы у меня не было этого душевного устройства! – вздохнула Женя.

– Мне дочь моя говорит…

– Настя, – с грустной усмешкой перебила Женя. – Думаешь, я не помню, как ее зовут?

– Она мне на днях говорит: «Фазер, у тебя тухлый вид. Тебе надо оттянуться!»

– Не поняла! – Женя даже лоб сморщила, пытаясь понять.

– Ну, надо расслабиться, найти свой чилл-аут! – продолжал Василий. – Сейчас я все переведу. Я от нее научился понимать их англо-птичий язык. Чилл-аут – это комната на дискотеке, где как раз и можно расслабиться, ну, выпить, с кем-то полежать или просто полежать, одному…

– Вот ты и вызвал меня, чтобы со мной иметь этот чилл-аут?

– Да! – искренне признался Василий. – С тобой у меня внутри тишина и счастье. Ты – это подарок судьбы!

– И я тебя, двоеженца, люблю! – созналась Женя. – Я ведь тебе тоже жена, хоть мы с тобой и не расписаны?

– Это, конечно, полное безобразие, что нельзя быть с двумя расписанным. – Василий прижался к любимой. – Конечно, ты мне тоже жена, Женя-Пельменя!

Заснули они, как молодожены или любовники, только под утро. Жене опять снился пруд, на этот раз по пруду плавали гуси, и на перьях одного из гусей был укреплен плакат: «Чилл-аут». Английское слово было написано крупными русскими буквами.

Василий проснулся первым. Встал осторожно, чтобы не разбудить Женю, на цыпочках покинул комнату. Когда Женя очнулась ото сна, завтрак был уже готов и по квартире плыл запах кофе.

За завтраком Василий расспрашивал Женю про ее нынешнее житье, и Женя охотно рассказывала:

– Ты помнишь – квартирка у меня нестандартная, ее ведь архитектор для себя проектировал, возможность была, это ведь чердак! Потом архитектор подался в Штаты, мне на радость. Так вот я в прошлом году тоже ее переоборудовала. Объединила чулан и часть коридора, купила и загнала туда три здоровенных морозильника. Это мой бизнес.

– При чем тут бизнес?

– У нас возле дома уличный рынок, их теперь в Москве навалом. Торговцы скоропортящимся товаром до семи вечера сдают мне продукты на хранение, а с семи утра могут их получить!

– Здорово! – оценил Василий. – И много ты назарабатывала?

– Много! И отложила на серый или черный день аж десять тысяч.

– Долларов? – ахнул Василий.

– Только у меня эти доллары украли!

На лице Василия появилась мука.

– И главное, – продолжала Женя, – я знаю, кто это сделал!

– Кто? – прохрипел Василий.

– Один из моих хахалей. Он не ворюга, нет. Он жуткий жила, таких скупердяев свет не видал. Добрался случайно до денег, тут его от волнения зашкалило, и он не удержался!

– Ты его прижучила?

– Конечно нет. Как я докажу?

– Ты уверена, что именно он?

– Вне сомнений!

– Допивай кофе! – распорядился Василий. – И пошли к Леве. Сегодня понедельник, в театре репетиций нет!

– Да безнадежно это… – сказала Женя. – Он их давно либо вложил во что-нибудь, либо перепрятал.

– Лева придумает! – Василий поднялся. – Да не тяни ты, сколько можно есть!

Артист драматического театра Лев Милешин жил в коммунальной квартире. Дверь Василию и Жене открыла соседка:

– Жить нельзя! Вы слышите?

По квартире разносился «Турецкий марш» Моцарта.

– Это искусство! – заступился за друга Василий. – А искусство надо уважать!

Соседка обиделась:

– Вы меня искусству не учите, я сама оттуда! Я парикмахер!

Василий и Женя вошли в Левину комнату на цыпочках, чтобы не мешать хозяевам музицировать.

Артист и его жена, Тася, играли на пианино в четыре руки, точнее сказать, в две руки. Лева играл правой рукой мелодию, а Тася левой рукой аккомпанировала. Правая была у нее занята, правой она обнимала мужа за талию, точнее, за часть широченной талии, зато Лева левой рукой запросто обхватывал талию жены целиком. Так что вполне можно сказать, что играли они все-таки в четыре руки.