Эмиль Брагинский - Суп гороховый и блинчики с вареньем

– Я спою! – сразу предложил Лева.

– Не надо! – мгновенно отреагировал клоун. Он увидел приемник, включил. Послышалась музыка.

– Чайковский. Первый концерт для фортепиано с оркестром! – проявил эрудицию Лева.

– Прекрасно, – сказал Кокин, – моя собака любит классическую музыку.

– Значит, я тоже собака! – вставила Женя. – Я тоже люблю классическую.

А Лайт встрепенулся, пышный белый хвост поднялся над спиной, пес втянул ноздрями воздух и побежал по комнате, закрутился по ней, нюхая, нюхая, нюхая. Все наблюдали за ним с нескрываемым интересом. Дробилин по-прежнему не проявлял ни малейшего беспокойства. Вдруг Лайт, оттолкнувшись от паркета всеми четырьмя лапами, взвился в воздух и с силой вонзился черным кончиком носа в репродукцию картины К. Ф. Юона «Раскрытое окно», опустился на пол, вновь подпрыгнул и на этот раз уткнулся в обрамленную фотографию двух стареньких людей, должно быть родителей Дробилина. На этот раз перестарался, потому что фотография с треском упала, стекло из нее выпало и раскололось, рамочка развалилась и… по полу весело разлетелись сотенные долларовые бумажки.

– Каков твой гонорар, Степан Кокин? – спросил Лева.

– Триста.

Лева нагнулся, отсчитал требуемую сумму и вручил циркачу.

– А гонорар собаке? – Женя полезла в холодильник, извлекла из него сардельку и протянула псу. Тот не побрезговал.

– Всего хорошего! – попрощался Кокин.

– Спасибо вам большое! – Все ж таки оставалось непонятным, как это Дробилин продолжал сохранять хладнокровие. Он проводил Кокина и его собаку, аккуратно запер за ними дверь. – Эти триста, Женя, вычтешь из твоих десяти тысяч. Конечно, я их у тебя не брал, но десять тысяч долларов не такая уж большая сумма!

– Да, конечно, это мелочевка! – вставил Лева. – Сейчас мы поснимаем все ваши картины, а рамы переломаем!

В комнате по стенам было развешано множество картин, и все в рамах.

– Конечно, Дима, мы так и сделаем! – весело произнесла Женя.

Настроение у нее явно повысилось.

– Женя, – попросил Дробилин, – возьми в ванной, в углу, совок, и там же маленькая метелка, подбери стекло, пожалуйста, а вы, господин артист, вы здесь самый крупный, снимите со стены вон тот натюрморт! Банкам – что коммерческим, что государственным – я не доверяю!

– Я бы перенял ваш опыт, – вздохнул Лева, – но мне нечего прятать!

– А я сквалыга. – Дробилина потянуло на полную откровенность. Потеря десяти тысяч была ведь для него трагедией. – Мне нравится копить, и, знаете, я готов вас всех поубивать!

– Меня тоже? – Женя подбирала с пола кусочки стекла.

– Тебя тоже!

– А сколько у вас всего припрятано? – поинтересовался Василий.

– Много денег не бывает! – Дробилин вздохнул.

Натюрморт был снят, Дробилин вынул пачку купюр, она лежала между холстом и задней стенкой. Вытащил из нее три стодолларовых бумажки, а остальные протянул Жене.

– Задали вы мне задачу, господа, теперь придется все перепрятывать. Это, я вам доложу, задача!

– Жизнь хороша и она же удивительна! – Женя расстегнула кофточку и положила девять тысяч семьсот долларов под лифчик. – Дима, привет, только ты, пожалуйста, больше ко мне не приходи!

– А как же суп гороховый? – заставил себя пошутить Дима Дробилин.

– Перебьешься! – Женя направилась к выходу, а за нею потянулись Василий и Лева.

– Вы бы хоть попрощались для приличия! – крикнул им вдогонку Дробилин.

– Иди ты знаешь куда, ворюга! – И Василий сообщил точный адрес, куда ему следует идти.

Исполнив долг, Василий и Лева поторопились на аэродром, а Женя – обратно, в свою пустую квартиру. Первое, что она сделала, так это перевернула диванную подушку, там, на задней стороне, видна была молния. Женя расстегнула молнию, засунула в глубь потайного кармана девять тысяч семьсот долларов, застегнула молнию, перевернула подушку и… заплакала. Плакала она потому, что Василий умчался в Самару вот так вот сразу, лучше бы не приезжал, плевала она на доллары.

Буквально назавтра к Жене повалили соскучившиеся по ней ее друзья-клиенты. Их было немного, человека три, ну четыре. Женя покорно варила суп гороховый и жарила на подсолнечном масле блинчики. Так же покорно кто-то из гостей задерживался у Жени строго до семи часов утра. Словом, все вернулось на круги своя.

Василий часто звонил из Самары. Иногда за свой счет, а чаще ловчил, звонил с хлебозавода, где работал главным инженером-технологом. Эти разговоры он часто обрывал чем-нибудь вроде: «Значит, о поставках мы с вами договорились». И телефон смолкал. Василий рассказывал Жене обо всем. О дочери Насте, какие отметки она получила, и какую очередную гадость сделала Насте математичка. Посвящал Женю в заводские дела, как задерживал доставку муки какой-то элеватор, или сообщал про то, что по его, Василия, рецепту завод начал выпускать новый сорт хлеба. А если точнее, то Василий вычитал этот рецепт в старинной книге, купленной по случаю на книжном развале. Он докладывал Жене даже про жену, про то, что у нее на правой ноге между мизинцем и указательным пальцем выросла мозоль. Она побывала у мозольного оператора, стало еще хуже. И его законная жена ходит теперь в офис так: на одной ноге туфля, на другой мягкая тапочка.

Все рассказы Василия, во всех подробностях, а кое-что Женя даже присочиняла для убедительности и для эффекта, Женя пересказывала своим трем или четырем ухажерам. Те всячески изображали, что все это им крайне интересно, а на самом деле думали совсем о другом. Общеизвестно, о чем постоянно думают мужчины.

Как-то один из них принес Жене щенка. Был он забавной масти – мордочка четко разделена пополам на черную сторону и на белую. А сам весь белый, с черной грудкой. Даритель сказал, что нашел щенка в подземном переходе.

Женя испуганно спросила:

– А какая вырастет собака – большая или маленькая?

Ответ был уклончивым:

– Это как получится…

Женя, конечно, оставила щенка, сразу же привязалась к нему, и теперь друзья-клиенты, помимо рассказов о жизни дорогого Василия, должны были выслушивать подробный отчет о жизни щенка: как он поел, как он гулял, как делал малые или большие дела, тоже с подробностями.

Женя долго размышляла, как назвать щенка. Наконец придумала:

– Вася!

Один любимый Вася в Самаре, другой любимый Вася в Москве. Вася из Самары, услышав новость, вздрогнул, но спорить не стал. Даже изобразил радость.

Как-то, совершенно неожиданно для Жени, объявился Дима Дробилин. В руке он держал махровую гвоздику.

Когда Женя отворила входную дверь, то долго смотрела на незваного гостя и молчала.

– Понимаешь, Женя, я ведь не нарочно украл, я случайно нащупал что-то в подушке, сразу догадался, что это, и действовал, как во сне, – чуть ли не плакал Дима.