Елена Сазанович - Всё хоккей

Я приблизился к ней и осторожно положил руку на ее плечо. Она подняла на меня потухшие глаза.

– А вы любите классическую музыку?

Я вспомнил, как заграницей ко мне приходили в гостиничный номер товарищи по команде. Послушать джаз. Я слыл знатоком джазовой музыки. Это возвышало меня в глазах других. Когда я, небрежно забросив ногу за ногу. В черных узких брючках и белой рубашке брал в руки воображаемый саксофон, включал свой супер дорогой Sony – и звучал джаз. И я легко и беспечно подыгрывал.

– Там-там-та…

Потом обязательно небрежно бросал пару тройку умных фраз о джазовой композиции и о том, кто ее исполняет. Даже сумел объяснить, почему Джо Завинул работал в стиле джаз-рока. И чем свинг отличается от рубато. Хотя сам не очень-то понимал. За меня говорили сфотографированные в памяти фразы. Положа руку на сердце, джаз я не любил и не понимал. Мне вообще было все равно, есть он или нет. Но джаз являлся одним из составляющих моего образа. Этакого эстета и гламурного мальчишки. И это давало еще одно право чувствовать себя выше других. Особенно когда я бросал заученными цитатами из истории джаза, вычитанными в основном из блестящих журналов для сплетников, которыми систематически снабжала меня Диана. А память, опять же, у меня была отличная. И ухватив одним глазом пару предложений, я запоминал их на всю жизнь, как фамилии и даты. Поэтому среди своих товарищей, довольно простых и не очень начитанных, я слыл интеллектуалом. Каким не был и в помине.

– Классическую музыку? – машинально переспросил я у Смирновой. – Да, безусловно, люблю.

Я бессовестно лгал. Но какая разница. Если я не любил джаз, хотя делал вид что балдею от него, почему я не могу полюбить классическую музыку, которую ни разу не слышал.

– Но если вам мешает проигрыватель… Он столько занимает места… И не потому что мы совсем были бедными и не могли купить современный магнитофон. Просто нам это не приходило в голову. Если играет проигрыватель, зачем другая техника, правда? И причем тут современность. А Юра вообще утверждал, что пластинку ничто не сможет заменить. Что создается впервые, тому нет аналогов по значимости и качеству, говорил он. Ведь хлеб, например, ничем заменить так и не сумели. И молоко. Разве нет?

Я пожал плечами. Я не задумывался над этим. Я просто быстро менял и одежду, и технику, и мебель на более дорогую и современную. Я всегда считал, что у меня должно быть все самое лучшее.

– Так не уносить проигрыватель? – тихо спросила Смирнова. – Или он вам все же мешает?

Если честно, меня он даже раздражал. Но я ответил то, что нужно было ответить.

– Ну что вы, конечно пусть стоит.

– Спасибо. Я так хочу, чтобы все оставалось, как при Юре. Это для меня много значит. Спокойной ночи.

И она так же тихо и незаметно вышла, как и зашла.

А я долго ворочался с боку на бок. Наконец не выдержал. Встал и приблизился к проигрывателю. Что там говорила Смирнова? Кажется, музыкой лечат бессонницу. Джазом бы я уж точно ничего не вылечил.

Я вытащил наугад пластинку. И поставил ее. Чайковский. «Времена года». Какое сейчас время года? Уже не зима, и еще не весна. Промежуток. Безвременье. В котором я вынужден жить.

Не знаю как на счет гармонии и идеализации всего мира, но эта музыка действительно меня успокоила. И я благополучно уснул крепким сном. Понятия не имею, насколько Смирнов разбирался в музыке, но психиатром был неплохим.

Мое пробуждение благополучным назвать было нельзя. Я проснулся от резкого звонка в дверь. Посмотрел на часы и сгоряча сплюнул. Ну что за навязчивая идея так рано звонить и приходить! Хотя я привык вставать ни свет, ни заря на тренировки, сейчас смирился с другим положением и мечтал выспаться за долгие годы. Но, похоже, мне этого упрямо сделать не давали.

Я набросил на плечи старый потертый халат Смирнова и выглянул за дверь комнаты. В коридоре стояла Надежда Андреевна с уже знакомой мне газетой в руках. Первый раз слышал, чтобы на дом приносили рекламки, словно срочные телеграммы.

– Извините, вас, кажется, разбудили? – виновато спросила Смирнова.

Это еще мягко сказано. Меня разбудили нагло и главное бессмысленно.

– Вижу, вам доставили на дом нечто суперценное? – я кивнул на газету.

Смирнова скрутила ее вчетверо и выбросила в мусорное ведро.

– В таком случае, я не понимаю.

– Я вас забыла предупредить…Есть у нас в районе такой чудак. Старичок-пенсионер, полуслепой. Правда, его никто не видел. Но все знают. Каждое утро он доставляет нам рекламные газеты. Он подходит к метро, берет их целую стопку, и на тележке развозит по квартирам. Его сопровождает собака.

– Он что… – я покрутил пальцем у виска.

Смирнова укоряюще улыбнулась.

– Не думаю. Просто человек всю жизнь работал, а когда вышел на пенсию вдруг понял, что никому в этом мире не нужен. Абсолютно никому. И чтобы люди не напрягались, не хватали газеты у метро, он посчитал, что будет благородно с его стороны приносить их на дом. С самого утра. Чтобы все спокойно за завтраком почитали. Раньше у каждого человека утро начиналось с чашечки чая, бутерброда и газеты. Сейчас никто не выписывает прессу. И потому этот старик в некотором роде возрождает забытые традиции. К тому же он наконец-то нашел для себя работу. И понял, что делает доброе дело.

– Это он так думает.

– Не скажите. Никто ведь не знает, что прочитает в подобной газете. Вполне возможно, что кому-нибудь информация и пригодится. Как ни странно, все привыкли к этим утренним звонкам, они стали в некотором роде ритуалом. И люди не сердятся.

Я сердито сдвинул брови. Похоже, в этом доме мне выспаться по утрам так и не удастся.

– А вас это беспокоит? – испуганно спросила Смирнова. – Если хотите, я постараюсь устроить так, чтобы в нашу квартиру он…

– Нет, что вы! – поспешно перебил я ее. – Кто рано встает, тому Бог дает, разве не так?

Хотя я думал иначе. Но диктовать свои правила было неправильно. В чужой монастырь со своим уставом не лезут. Особенно если в этом монастыре успел порядком наследить.

Я прямиком направился в ванную, но, едва намылив лицо кремом для бритья, тут же передумал и промыл тщательно лицо. Нет, лучше идти со щетиной. Не хватало, чтобы не в меру проницательному Максу еще раз показалась знакомым моя физиономия.

Смирнова ждала меня в комнате, через ее руку был переброшен мой дорогой костюм.

– Он был грязный, – она говорила поспешно, словно оправдываясь, – И это не удивительно, на улице такая погода! Но я его аккуратно вычистила.

Я некоторое время задумчиво разглядывал костюм. Нет, в нем идти к Максу не менее опасно. В конце концов, у него обо мне сложится другое впечатление. И увидев этакого модника, денди или еще черт знает что, он запросто сможет меня в этом виде опознать. Но одежды у меня больше не было. По глупости я весь сэконд-хэнд оставил в своей квартире.