Елена Сазанович - Всё хоккей

Я запнулся, махнул рукой и перевел взгляд за окно.

– Или все же, – утвердительно сказала Надежда Андреевна.

– Вы знали, кто я, и впустили в дом. Понимаю, вы жили не богато, в отличие от меня. Но зато не могу понять: как все можно было так хладнокровно рассчитать, сразу же после похорон человека, которого вы любили? Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь. Очень любила. И только вчера поняла, что буду любить всегда. Но вы ошиблись в моих расчетах.

– Неужели вы прогадали в сумме? – мои губы скривились в презрительной усмешке.

– Я вас не понимаю, – лицо Надежды Андреевны побелело. И она стала выглядеть еще старше. Гораздо старше своих лет. – О какой сумме идет речь?

– О той, которую совсем недавно, – я посмотрел машинально на часы, – мне назвал Макс.

– Макс? – Смирнова не вскрикнула, а как-то простонала и плавно, обессилено опустилась на диван. – Ему мало того, что он сделал? Мало? Господи, что это за человек. И почему я… И как я могла… Мне некого винить, я сама себя наказала.

– Тем, что его полюбили?

– Полюбила? – серые глаза надежды Андреевны заволокла красная пелена. Лучше бы она заплакала. Но глаза оставались красными и сухими, что еще больше подчеркивало ее боль и заставляло в эту боль верить. – Полюбила… Да нет, теперь я уже понимаю, что это было что угодно, но только не любовь. Навязчивая идея… Нет. Желание обладать таким непохожим на меня и мою жизнь человеком, таким, про которых говорят – он не для тебя. Нет, пожалуй, нет. Может, желание измениться, изменить свою жизнь и вырваться из этой монотонной повседневности, рутины? Ближе к правде… А может, все гораздо проще. Месть. Элементарная, бытовая, самая низменная месть. Но месть никогда осчастливить не может.

– Месть? – я удивленно пожал плечами. – Кому? Максу? Мне? Себе самой? Своей жизни?

– Не угадали. Месть своему мужу.

– А уж ему-то за что? За то, что он не был удачлив, как Макс? Красив, как Макс? Богат, как Макс?

– То же не угадали. Ведь, по сути, он мог быть и удачливым, и красивым, и богатым. Но по собственной воле от всего отказался. Проделывал над своей жизнью эксперимент. И я догадывалась об этом. Он даже на мне женился только поэтому. И все же я смела надеяться, что он меня полюбит.

– Я уверен, что он вас любил, – неуверенно сказал я.

– Снова и снова и снова не угадали. Он всю жизнь любил другую. А я была всего лишь частью его эксперимента, его подопытным кроликом. И вот этого я ему не смогла простить. Хотя и сам был он очень несчастен. Сам был подопытным кроликом. Но разве так можно? Спрогнозировать и рассчитать свою жизнь, доказать, что ее можно сделать своими руками, все в ней предугадать. Стоит только идти по прямой дороге, которую расчертил, жениться на нужной женщине, распланировать каждый шаг, отказаться от чувств, ошибок, желаний, от своего характера, данного Богом, отказаться. Которые, по его мнению, заносят в ту сторону, за которой может быть трагедия или смерть… Ведь он был совсем другим. По натуре это не просто романтик, бунтарь, про каких говорят – отчаянный. Это бесшабашный человек, готовый отчаянно броситься в любовь, в дружбу, в подвиг, и погибнуть там бесстрашно. Или не погибнуть, а загубить свою жизнь. Но кто знает, правда или нет? Ведь Юра своей смертью перечеркнул этот эксперимент. А, возможно, этот эксперимент и удался, но с обратным знаком. Ведь в итоге я поняла, что человеческий характер, данный с рождения, – это и есть судьба. И нельзя его перечеркивать. Это означает перечеркивать свою судьбу. Юра перечеркнул. И поэтому так рано погиб. Он не мог не погибнуть. Если бы он жил, как хотел, любил того, кого хотел, дружил с тем, с кем хотел, возможно, жизнь бы его была не очень правильной, не очень красивой, не очень долгой. Но это была бы его жизнь. Его и никого другого. А теперь… Получается жил он или нет, я так и не знаю. Ведь я жила не с настоящим Смирновым, а с актером по фамилии Смирнов, который так из своей роли и не вышел. Если бы я раньше это поняла, или захотела понять… Я бы просто ушла от него, ведь я его очень любила. Но я закрывала на все глаза, и мне казалось, что жизнь можно себе подчинить, и чувства тоже. И обманывала себя, что он все-таки меня любит. Что ему хорошо со мной, и спокойно. Но все оказалось не так. Он меня никогда не любил. И когда я это поняла окончательно…

– Когда вы это поняли окончательно?

– Когда нашла эту проклятую синюю папку.

– Так вы все-таки ее нашли? А я думал, грешным делом, это Макс ее украл. Это было бы логичнее и вполне соответствовало моему представлению о нем. А так он по-прежнему чистый и безукоризненный.

– Да уж. Он всегда будет безукоризнен. Он знает, как совершать подлости без улик, без пятен крови. Он всегда работает в перчатках. И сам себе адвокат. Он ни за что не расплачивается. И знаете почему? Потому что все умеет забывать. Его подлости – для него норма, образ жизни. Ну, словно мы едим мясо и не мучаемся из-за убитых животных. А даже если на секунду задумались, съели и тут же забыли. И завтра опять уплетаем за обе щеки поросенка или курицу. Вот такое опять гастрономическое сравнение.

– Вы прекрасно готовите, – неудачно пошутил я. – Самые удачные сравнения – взятые из собственного опыта.

– Лучше бы мой опыт был другим. Например, опыт слушать свое сердце, прислушиваться к своей интуиции. Ведь я прекрасно знала, кто такой Макс. И все-таки совершила эту сделку. Может, мое горе после смерти мужа может оправдать мою непоправимую ошибку.

– Вы отдали эту папку Максу?

– Мне некому больше было ее отдать. Хотя я поначалу хотела передать вам, но когда узнала, кто вы…

– Так вы не сразу меня узнали?

– Ну, конечно! Как вы могли подумать! Я бы вообще вас никогда не узнала, поверьте! Для меня спортсмены – все на одно лицо. К тому же я даже не хотела видеть человека, убившего мужа. Я искренне верила, что наша встреча на кладбище была случайной. И искренне хотела, чтобы вы мне помогли разобраться в записях мужа и найти пропавшую синюю папку. Но все случилось иначе. Глупое стечение обстоятельств. Я нашла папку именно в тот момент, когда вы впервые познакомились с Максом. То, что я прочитала, меня… не скажу, что шокировало. Внутренне я даже была готова, что Юра от меня прячет что-то очень ему дорогое. Ведь у него не было от меня тайн. Значит, эта тайна была очень личной.

– И что за личная тайна была в этой папке, если, конечно, не секрет?

– Вы так и не поняли? – Надежда Андреевна с искренним недоумением на меня посмотрела. – Вы так ничего и не поняли…

– Если честно, нет. Я понятия не имею, о каком секрете идет речь.

– Этот секрет уже растиражирован в сотни тысяч экземпляров, продается на каждом углу и валяется в этой комнате на полу, – она пнула ногой книжку с моей лощеной физиономией.